Плач к Небесам - Энн Райс Страница 40

И если одни не видели, другие им это объяснили: для тогочтобы занять важный пост в правительстве, требовались деньги, и для того, чтобывоспитывать сыновей для будущего служения республике, тоже требовались деньги,а из всех Трески, по иронии судьбы, деньги водились только у Карло. Поэтому всете, кто надеялся упрочить свое влияние, начали обращаться к нему. Это былестественный политический процесс.

А Карло между тем всячески себя развлекал. Он не делалничего предосудительного: всем наносил визиты, повсюду обедал, в свободноевремя играл, часто посещал театры, и все видели, что он — истинное дитя своегородного города.

Тонио почти не бывал дома, зачастую он даже ночевал уБеттины, в комнатке над маленькой таверной ее отца неподалеку от площади.Дважды его двоюродная родня, Лизани, вызывала его на ковер, отчитывая заповедение и грозя ему гневом Большого совета, если он не начнет вести себя, какподобает патрицию.

Но его жизнь протекала на задворках города, чаще всего — вобъятиях Беттины.

К тому моменту, когда зазвонили колокола в Пасхальное утро,о голосе Тонио в Венеции уже ходили легенды.

* * *

На узеньких улочках за Большим каналом люди началиспециально ждать его. На Эрнестино никогда прежде не сыпался такой потокзолотых монет. Тонио все отдавал ему.

То исключительное наслаждение, которое он познал в эти ночи,было всем, чего он желал, хотя сам он до конца не понимал значенияпроисходящего.

Он знал только, что усыпанное звездами небо и ощущение накоже соленого морского ветра действуют на него волшебно, рождая особенноевдохновение и придавая голосу особую силу. Возможно, он осознавал, что голос —единственное, что осталось у него с того недавнего времени, когда существовалиотец, мать и сын и сам Дом Трески. Может быть, причиной было то, что теперь онпел один, а не вместе с матерью. Она выставила его вон, и он ушел в мир, и теперьне было пределов диапазону звуков, подвластных ему. Иногда во время пения емугрезился Каффарелли, и Тонио воображал себя стоящим на сцене, но все же егособственное исполнение отличали гораздо большая проникновенность и глубиначувств.

Люди плакали. Выкрикивали слова любви, опустошая своикошельки. Требовали, чтобы им назвали имя обладателя этого ангельского сопрано,посылали слуг, желая, чтобы он и его маленький оркестр поднялись в роскошныеобеденные залы. Он никогда не принимал приглашения.

Но под утро, когда небо светлело, он следовал за Эрнестино водно из его любимых местечек.

— За всю свою жизнь, — беспрестанно твердилЭрнестино, — я не слышал такого голоса. У вас божественный дар, синьор.Пойте, пойте, пока можете, ведь уже скоро эти высокие ноты покинут вас навеки.

Сквозь мягкий дурман опьянения доходило до Тонио истинноезначение его слов. Он должен стать мужчиной, и эта потеря будет одной из многихпрочих потерь.

— Это происходит сразу, в одночасье? — как-тоспросил он, остановившись на узкой улочке и прислонившись головой к стене дома.

Он поднял жбан и почувствовал, что вино, как обычно, потеклопо подбородку. Но ему нужно было смыть горечь, которая ощущалась во рту.

— Боже мой, ваше превосходительство, неужели в вашемокружении не было ни одного мальчика, у которого изменился бы голос?

— Нет, вокруг меня не было мальчиков, лишь пожилоймужчина и очень молодая женщина. Я ничего не знаю о мальчиках и очень мало знаюо мужчинах. И если уж на то пошло, я и о пении почти ничего не знаю.

В другом конце улочки, на которой они стояли, появиласьчья-то фигура. Человек двинулся вдоль противоположных стен, почти вжимаясь вних, и Тонио ощутил смутное беспокойство.

— Иногда это происходит быстро, — говорилЭрнестино, — а иногда длится и длится. Голос ломается, вы не можете емудоверять. Но поскольку для своего возраста вы очень высокий, вашепревосходительство, и к тому же... — Взяв в руки жбан, он улыбнулся. Тониопонял, что певец думает о Беттине. — Это может случиться с вами раньше,чем с большинством других. — С этими словами Эрнестино положил на плечиТонио свою тяжелую руку и повел его дальше.

Фигура на противоположной стороне улочки куда-то исчезла.

Тонио улыбнулся в темноте и вновь погрузился в размышления.Он вспоминал последние обращенные к нему слова отца. И вдруг мучительная больпронзила его. Он почувствовал себя страшно одиноким даже в этой теплойкомпании.

«Когда ты решишь стать мужчиной, ты им станешь». Но развемозг может управлять плотью? Он покачал головой, отвечая сам себе. И внезапноразозлился на Андреа.

И еще ему показалось непростительным то, что он долженсейчас находиться здесь, бродить с бедными уличными певцами по грязнымзакоулкам. Но он шел вперед, все больше опираясь на Эрнестино.

Они дошли до канала. Впереди, под аркой моста, гдесобирались гондольеры, горели фонари.

И тут вновь появилась та же фигура. Тонио не сомневался, чтоэто тот же самый человек, крепкого сложения и высокого роста. Он наблюдал заними, это было совершенно очевидно.

Тонио схватился за шпагу, но тут же был остановлен.

— Что с вами, ваше превосходительство? — спросилЭрнестино.

Они были всего в двух шагах от таверны Беттины.

— Вон тот человек, там! — пробормотал Тонио елеслышно: тяжесть подозрения сломила его, сделала слабым. «Он желает моей смерти?Подослал наемного убийцу?» Ему казалось, что удар уже нанесен и что жизнибольше нет, а есть только это кошмарное место: у моста маячит страшныйнезнакомец, а чужие люди влекут его к каким-то неведомым вратам.

— Не беспокойтесь, ваше превосходительство, —успокоил его Эрнестино. — Это всего-навсего маэстро из Неаполя. Учительпения приехал сюда в поисках талантливых мальчиков. Разве вы его раньше невидели? Он же тенью ходит за вами.

* * *

Когда Тонио очнулся от пьяного сна и оторвал голову от столав таверне, уже наступил рассвет. Сидящая рядом Беттина обнимала его, словножелая защитить от встающего солнца, а Эрнестино бессвязно и сердито ругался сее отцом.

У двери, прислонившись к стене, стоял крепко сбитый, совсемеще молодой человек с каштановыми волосами, необычайно большими, суровымиглазами и плоским, словно расплющенным, носом. На незнакомце был поношенныйкамзол, а на боку висела шпага с латунной рукояткой. Учитель пения в упорсмотрел на Тонио. Тот поднял кружку.