Веяние тихого ветра - Франсин Риверс Страница 40

* * *

Не в силах уснуть, Марк встал с постели и подошел к двери, ведущей в перистиль. Прислушиваясь под лунным светом к пению сверчков, он провел рукой по груди и стал вглядываться во внутренний двор. Ему не спалось, и он не мог понять, почему. Дела по строительству шли как нельзя лучше. Деньги лились рекой. Аррия на несколько недель уехала за город, избавив его от своего присутствия и своей ревности. Вечер он провел с друзьями, наслаждаясь разговором и ласками юных рабынь Антигона.

Жизнь была хороша и становилась все лучше, поскольку его состояние непрерывно росло. Но тогда откуда эта бессонница и какое–то непонятное чувство неудовлетворенности?

Он вышел, чтобы вдохнуть свежего воздуха. Даже перистиль показался каким–то тесным, и Марк прошел через арочную дверь в северный конец двора, утопающий в саду. Он ходил по садовым дорожкам, мысли его постоянно путались — корабли с лесом из Галлии, Аррия и ее внезапные приступы ревности, отец и его неодобрительное отношение ко всем делам Марка. Нервы были напряжены до предела.

Остановившись возле розового куста, он вдохнул пьянящий аромат цветов. Наверное, его беспокоила Юлия, и именно поэтому он не мог успокоиться. Она так не хочет выходить замуж! Этим вечером она просто разрыдалась и крикнула отцу, что ненавидит его. Он велел ей убираться к себе в комнату, где она и оставалась весь оставшийся вечер со своей странной служанкой.

Вдруг внимание Марка привлекло какое–то движение, и он обернулся. В перистиль вышла иудейка, служанка Юлии. Сощурив глаза, он смотрел, как она шла по садовой дорожке, недалеко от розовых кустов, среди которых он оставался незамеченным. Что это она делает во дворе? В такой поздний час в саду делать просто нечего.

Марк наблюдал, как она идет по дорожке. Он знал, что она не собирается сбегать, потому что она шла в прямо противоположном направлении от западной стены. Она остановилась на широком пересечении двух дорожек. Покрыв платком голову, опустилась и колени. Затем, сложив перед собой руки, она склонила голову.

Теперь Марк смотрел на нее расширенными от удивления глазами. Она молится своему невидимому Богу! Прямо здесь, в саду. Но почему в темноте, подальше от людских глаз? Молилась бы себе вместе с Енохом в небольшой синагоге, куда тот ходит с другими иудеями. Любопытство обуяло Марка, и он подошел поближе. Она молилась очень тихо, и ее профиль четко вырисовывался в лунном свете.

Было в ее внешности что–то трогательное, печальное. Глаза ее были закрыты, губы шевелились, хотя вслух она ничего не произносила. По щекам катились слезы. Тихо простонав, она вытянулась на камнях и простерла вперед руки, и тут он услышал, как она что–то говорит на непонятном ему языке. Может, на арамейском?

С интересом наблюдая за происходящим, Марк подкрался еще ближе. Он часто видел, как в специальном уголке, где хранятся все семейные святыни и жертвенники, его мать молилась богам, которые считаются хранителями домашнего очага, но она никогда так не падала перед ними. Каждое утро она приносила в качестве жертвы соленые печенья и просила у богов защиты для всех, кого она любит, кто ей дорог. Отец не приносил туда ничего, после того как два младших брата Марка умерли едва ли не младенцами. Сам Марк в богов почти не верил, хотя поклонялся деньгам и Афродите. Деньги делали его богатым, а Афродита покровительствовала его чувствам. Марк был убежден в том, что вся та реальная сила, которой обладает человек, исходит от самого человека, от его воли и его возможностей, но не от какого–то там бога.

Юная рабыня встала.

Она была маленькой и тонкой, совсем не похожей на Витию с ее пышными формами, полными губами и знойными глазами. Эта маленькая иудейка еще долго стояла под лунным светом, опустив голову, очевидно не желая уходить из такого тихого сада. Она откинула голову назад, и лунный свет полностью осветил ее лицо. Глаза у нее были закрыты, а лицо озарила мягкая, добрая улыбка. Марк увидел на ее лице отражение такого мира и спокойствия, которых он сам никогда не испытывал, которых ему так не хватало и к которым он так стремился.

— А тебе разрешили быть в саду в такой поздний час?

Она вздрогнула от его голоса, и ей казалось, что она сейчас лишится чувств, когда она увидела, что он идет к ней. Она вся напряглась, к ней снова вернулось спокойствие, при этом она вцепилась пальцами в тонкую шаль, упавшую ей на плечи.

— И часто ты так делаешь? — Он слегка наклонил голову набок, пытаясь лучше разглядеть ее лицо. — Часто ты молишься своему Богу, когда все вокруг спят?

Сердце у Хадассы бешено заколотилось. Догадался ли он, что она христианка, или же считает ее иудейкой?

— Госпожа разрешила мне… — ее голос заметно дрожал. Ночь была теплой, но ей вдруг стало холодно, а потом, когда она увидела, что на нем только набедренная повязка, ее снова бросило в жар.

— Кто тебе разрешил, Юлия или моя мать? — спросил Марк, остановившись в метре от нее.

Она взглянула на него, но потом снова почтительно опустила голову.

— Твоя мать, мой господин.

— Ну, тогда молись себе, пока твои молитвы не мешают тебе служить моей сестре.

— Когда я выходила, госпожа Юлия хорошо спала, мой господин. Иначе я ни за что не оставила бы ее.

Марк с интересом смотрел на нее. Что же это за народ такой, иудеи, что они так искренне молятся какому–то Богу, Которого никто не видит? Он никак не мог понять. Если не считать Еноха, Марк не испытывал к ним никакой симпатии и никогда им не доверял. Эта маленькая рабыня пережила уничтожение Иерусалима, и у нее были причины — и даже право — ненавидеть римлян. Но Марк не хотел подвергать Юлию опасности.

Тем не менее, эта девушка выглядела совершенно неопасной, даже робкой. Внешность, однако, бывает обманчива. Марк поднял брови.

— Рим терпимо относится ко всем религиям, за исключением тех, которые проповедуют непокорность, — сказал он, продолжая пристально смотреть на нее, — а иудеи годами проливали кровь римлян, вот поэтому твой Священный город сейчас и лежит в развалинах.

Хадасса ничего не ответила. В его словах была изрядная доля истины.

Марк видел на ее лице только смятение. Он подошел ближе, чтобы получше рассмотреть ее, и это вызвало ответную реакцию. Ее подбородок задрожал еще сильнее, и Марк увидел, что его нагота пугает ее. Он улыбнулся, забавляясь ее смущением. Сколько времени прошло с тех пор, как он в последний раз видел девушку, которую хоть что–то смущало?

— Не бойся. У меня нет ни малейшего желания даже прикоснуться к тебе, — сказал он, заметив, однако, за собой, что внимательно изучает девушку. За последние недели она поправилась, а волосы немного отросли и покрывали ее голову, подобно черной шапке. Ее нельзя было назвать красивой, но и такой страшной, как в первый день, она уже тоже не была. Когда он замолчал, она взглянула на него, и тут Марка поразила поистине мистическая глубина ее темных глаз. Он слегка нахмурился.

— Можно мне вернуться в дом, мой господин? — спросила она, уже не глядя на него.