Маршак - Матвей Гейзер Страница 40

Ребята чувствовали в нем „своего“, советовались с ним обо всем, доверяли ему свои тайны. До конца сохранил он особую дружбу с Никифором, который оказался очень расторопным, готовым на любую услугу. Будучи одним из самых старших и сильных ребят, Никифор постоянно выполнял у нас самые трудные работы — таскал и колол дрова, приносил из колодца воду.

Удивительно хорошо Маршак разбирал и устранял всякие недоразумения между ребятами. И когда он уходил от нас по понедельникам в Петрозаводск, ребята всегда хором упрашивали его непременно прийти опять. А по субботам, в тот час, когда можно было ждать его прихода, мы все — ребята и педагоги — отправлялись гурьбой к нему навстречу».

Из Петрозаводска Маршак решил поехать к семье в Екатеринодар — больше года он не видел родных. Но 1918 год горестями своими напоминал год 1917-й — в пути из Петрозаводска в Москву Маршак узнал о том, что тяжело заболела Софья Михайловна. В годы Гражданской войны в стране свирепствовал тиф. Софью Михайловну пришлось изолировать, ребенка взяли на попечение младшие сестры. Ехать или не ехать к семье — этот вопрос для Маршака не существовал. Но как добраться до Екатеринодара? Ведь путь пролегал через Украину, в то время контролируемую германскими войсками. Нигде — ни в письмах Маршака того периода, ни в записках — не сохранилось воспоминания об этой поездке. Но известно, что до Екатеринодара он добрался, а наградой ему было улучшение здоровья Софьи Михайловны. Материальное положение семьи было катастрофическим, о возвращении Маршака из белогвардейского Екатеринодара в Петроград не могло быть и речи. Маршак остался с семьей. Надо было зарабатывать на жизнь. И он вспомнил старое свое «ремесло» — работу газетного и журнального фельетониста.

В ЕКАТЕРИНОДАРЕ — КРАСНОДАРЕ

Когда Маршак оказался в Екатеринодаре, власть в городе была в руках белогвардейцев, и порядки, разумеется, были «белогвардейские». Вполне понятно, что каждой власти нужна своя пресса. В Екатеринодаре выходило тогда немало газет и журналов. Судьбе было угодно, чтобы один из первых сборников стихов Маршака (возможно, первый) увидел свет в 1919 году именно в этом тихом, некогда сытом, провинциальном казачье-купеческом городе на Кубани. Книжечка эта называлась «Сатиры и эпиграммы», а автором ее значился Фрикен, тот самый Фрикен, чья подпись стояла под стихотворными фельетонами санкт-петербургских периодических изданий. Выпушенная мизерным тиражом, она оставила особый след в памяти Маршака. Он, наверное, пытался о ней забыть, но если уж не горят рукописи, даже когда их сжигают, то книги — тем более. Вот одно из стихотворений из этого сборника, опубликованное в газете «Утро юга» 1 января 1919 года.

Бой часов — как гул набата. Указав куда-то ввысь, Обе стрелки циферблата Знаменательно слились. Пейте!.. Год тяжелый прожит, И за чашей круговой Вновь грядущее тревожит Нас загадкой роковой. Всем явленьям жизни нашей Время краткое дано… Только миг, сверкая в чаше, Буйно пенится вино. Долго несся гром сражений, Но и он умолк вдали. Тот, кто был других надменней, Пресмыкается в пыли. Сколько было суеверья И тщеславной суеты В дни, когда чужие перья Украшали их хвосты. Пусть же помнят забияки, Что — увы — noblesse oblige, И легко при первой драке Потерять былой престиж. Рок дарит успех мгновенный. Все растает, все пройдет. Стрелки жизни неизменный Совершают оборот. И сейчас под гул набата, Указав куда-то ввысь, Обе стрелки циферблата Знаменательно слились…

Здесь хочется отметить, что «часы на башне» позже будут не раз встречаться в стихах Маршака, в частности в стихотворении «По часам Кремлевской башни…» (иное название — «1947»).

Власть в Екатеринодаре не раз переходила от белых к красным, от красных к белым. Бывало и так, что в одной части города правили белые, в другой — красные. Нелегко ориентироваться в такой обстановке. В один из периодов двоевластья Маршак написал стихотворение «Два комиссара»:

…Жили-были два «наркома», Кто не слышал их имен? Звали первого Ерема, А второго — Соломон. Оба правили сурово, Не боясь жестоких мер. У того и у другого Был в кармане револьвер. Красовались в их петлице Бутоньерки из гвоздик, И возил их по столице Колоссальный броневик. Угрожая, негодуя, Оба в пламенных речах На московского буржуя Наводили жуть и страх. Каждый в юности недаром Был наукам обучен. Был Ерема семинаром, И экстерном Соломон… К этим грозным властелинам Все явились на поклон. Брат Ерема был блондином И брюнетом — Соломон. Как-то раз в знакомом доме У зеленого стола О Московском Совнаркоме Речь печальная зашла. Ленин действует идейно. Он — фанатик, маниак. Но уж Троцкого-Бронштейна Оправдать нельзя никак. По каким же был причинам Сей вердикт произнесен? Брат Ерема был блондином, Но брюнетом — Соломон… А в другом знакомом доме Разговор зашел о том, Сколько нынче в Совнаркоме Соломонов и Ерем. И сказал чиновник в форме, Что Израиля сыны В трехпроцентной старой норме В Совнаркоме быть должны.

Маршак обладал удивительной способностью собирать вокруг себя таланты. Это он раздобыл для «Утра юга» «крамольные» письма В. Г. Короленко к наркому просвещения Луначарскому, письма, преисполненные отчаяния от всего того, что сделала с интеллигенцией на Украине и не только там новая власть. Заметим, письма эти были опубликованы в России уже в годы перестройки.

Самуил Яковлевич понимал степень риска, но иначе поступить не мог. В то время он поддерживал дружеские отношения с такими литераторами, как Аркадий Аверченко, Зинаида Гиппиус, Иван Шмелев (сын его незадолго до этого был расстрелян большевиками). Не будем гадать, как удалось уцелеть Маршаку во времена красного террора. Скажем просто: слава Богу.

В конце 1918 года Маршак познакомился с Елизаветой Ивановной Дмитриевой — Черубиной де Габриак. Имя этой поэтессы в антологиях русской поэзии едва ли можно найти. Стихи Черубины де Габриак впервые были опубликованы в модном и популярном журнале русских символистов «Аполлон» в 1909 году, когда звезда символизма уже закатывалась. Родилась Елизавета Дмитриева в Петербурге 31 марта 1887 года, то есть она была всего на несколько месяцев старше Маршака. Вот несколько строк из ее автобиографии: «Небогатая дворянская семья… мать по отцу украинка… отец по матери швед… я — младшая, очень-очень болезненная, с 7 до 16 лет все время лежала — туберкулез и костей, и легких.