Записки беспогонника - Сергей Голицын Страница 40

— Сейчас едем принимать новый БРО, — сухо сказал он.

Вместе с Итиным я сел на заднее сиденье легковой автомашины. Пришлось проезжать мимо злополучного колпака. Я указал его Итину. Тот обратился к Зеге:

— Николай Артурович, вот тот самый колпак.

Сидевший рядом с шофером Зеге обернулся ко мне и молча погрозил пальцем. На этом инцидент был исчерпан.

Тот урок я запомнил накрепко — не лезь вперед со своей инициативой, когда толком не знаешь — что к чему.

Теперь-то мне хорошо известно, что на первых двух линиях обороны огневые точки сажаются только с фланговым огнем по принципу: ты защищаешь соседа, а сосед защищает тебя. Ведь огневую точку с фронтальным огнем издали легко заметить и, следовательно, легко поразить. А фронтальные точки допускаются на третьей и на резервных линиях, откуда они поддерживают своим огнем передний край.

Мы привыкли находиться в тылу и совсем не думали, что фронт может к нам приблизиться. Где-то за 120 километров, за Ливнами стоял враг, а здесь в зеленых садах на берегу Дона была тишина, светило солнышко, наливались яблоки, зрели арбузы, огурцы, помидоры.

Числа 20 июня неожиданно явилась строевая пехотная часть и заняла наши дзоты и колпаки, поставив там станковые и ручные пулеметы. Время от времени через Волховское на запад громыхали пушки и танки, ехали военные автомашины и подводы. Под Задонском устроили аэродром, и голубые птицы с красными звездами на крыльях с жужжанием проносились над нами.

В газетах появилось сообщение: враг прорвал фронт возле Купянска и начал наступление; идут тяжелые бои, сообщалось о больших потерях противника, о множестве сбитых его самолетов.

Еще по опыту Смоленского рубежа я знал — чьи потери были больше, и газетные сводки мне совсем не нравились.

С 1 июля пошли страшные слухи о ежедневных бомбежках Ельца, Воронежа, Касторной, когда одновременно налетало якобы по несколько сот вражеских самолетов. Появились беженцы, которые рассказывали о дневных и ночных бомбежках разные потрясающие подробности. Мы слушали и понимали, что скоро и у нас начнется.

А пока солнце светило по-прежнему безмятежно и зеленели сады.

5-го июля в воскресенье я собрался выезжать с тремя рабочими на автомашине за 10 километров в село Нижнее Казачье. Там я должен был встретиться с работником нашего Управления — сокращенно ПС-5 — старшим лейтенантом Панюшевым, чтобы помогать ему при рекогносцировке.

Рекогносцировка БРО означала разбивку на месте, по заранее намеченному на карте оборонительному рубежу, определенного участка, который в будущем должен был оборонять стрелковый батальон со всеми своими огневыми средствами. Надо было с помощью кольев на этом участке уточнить линию переднего края, наметить участки будущего расположения всех трех рот, а в каждой роте — участки четырех взводов, забить колья — будущие огневые точки — пулеметы, пушки, минометы и дать им направление огня.

Если не считать нескольких уроков на Горьковском рубеже, работа эта была для меня новая и очень меня интересовала. Трое моих рабочих и я ехали с большой охотой. Мы получили на несколько дней сухой паек — камсу, сахар, хлеб, крупу — и уселись на крыльце штаба в ожидании машины, которая должна была приехать из Задонска.

Вдруг кто-то закричал:

— Смотрите, смотрите!

Штаб помещался на ближайшем к Дону конце Волховского в здании школы возле церкви. И город, и река были хорошо видны за два километра.

Я поднял голову и увидел на небе блестящих голубых птиц с черными крестами на желтых концах крыльев. С низким гудением летели хищные птицы над голубой лентой Дона прямо на прелестный городок, запрятанный в зелени садов, с большим собором на горе. Солнце светило, небо синело, а двадцать один голубой стервятник тремя ровными треугольниками медленно подплывал к городу. Точными, до секунды рассчитанными движениями птицы одна за другой ныряли, выбрасывали свой смертоносный груз и вновь взмывали кверху, вновь строились в треугольники, заходили во второй раз, вновь ныряли, спокойно, как на ученье.

Земля гудела, слышался далекий свист бомб. Маленький зеленый городок, в котором не было ни одного военного объекта, ни одного промышленного предприятия, скрылся в свинцовых и бурых облаках пыли и дыма. А двадцать одна птица, сверкая на солнце, развернулась, медленно поплыла на запад и вскоре скрылась вдали.

Когда пыль и дым над городом отчасти рассеялись, в нескольких местах показались языки пламени — начались пожары.

Из города примчалась наша машина. Выскочили бледные, дрожащие Итин и наш снабженец Гофунг. Оба они принадлежали к доблестным потомкам одного из сыновей праотца Иакова.

Зеге подозвал Итина.

— Сейчас не в состоянии что-либо доложить… Не могу… Не могу… — со стоном бормотал Итин и, хромая на обе ноги, скрылся.

У Гофунга тряслась нижняя челюсть. Он тоже не мог выговорить ни слова.

Докладывали обстановку рабочие грузчики. Они красочно рассказали Зеге и нам, как спокойно грузили из пекарни хлеб. Было воскресенье — базарный день. Народу на площади толпилось тьма. И когда Он налетел, все помчались — кто куда, побросав молоко, масло и прочие продукты. Две бомбы угодили в торговые прилавки, несколько людей погибло, несколько домов было разрушено или сгорело. Но город разбросался по обширной округе, и потому большая часть бомб упала на сады и огороды.

Гофунг во время бомбежки залез под автомашину и со страху не заметил, что с машины уперли половину буханок. Много спустя один из грузчиков мне рассказывал, что ему во время тогдашнего переполоха удалось стащить с базара шесть поллитровок русского масла.

Зеге мою поездку в Нижнее Казачье приказал отложить впредь до выяснения обстоятельств. Я побрел домой и когда шел, все думал о немецких летчиках. Как они в этот час весело и вкусно обедают, поднимают рюмки, хвастаются «подвигами», орут «Heil Hitler!».

А по шоссе из города бежали, пыхтя и задыхаясь, растрепанные, потные женщины с плачущими детьми. Как они выскочили из домов без вещей, без верхней одежды, так и помчались куда глаза глядят…

И только в этот момент поднялись с аэродрома несколько наших истребителей. Они сделали над городом три круга и повернули обратно. Не знаю, можно ли было их обвинить в трусости? А как могли они напасть на сильнейших раз в десять?

На следующее утро трое рабочих и я отправились на грузовой машине в Нижнее Казачье. Проезжая через Задонск, я велел шоферу завернуть к почте, которая находилась тут же, направо от моста, — а вдруг мне будут письма до востребования.

На здании почты обвалилась штукатурка, стекла были разбиты, часть крыши сорвана. Я проник внутрь. Там не было ни души. Я пробрался за перегородку. Телефонные и телеграфные аппараты лежали и стояли. На полу под поваленными стульями были разбросаны вороха бумаг и писем. Я наскоро начал перебирать конверты, забрал письма некоторым сослуживцам, но себе не нашел и вышел на улицу.