Герберт Уэллс - Геннадий Прашкевич Страница 40

Примечательно, что в докладах конференции Уэллс представал перед нами не только и не столько как фантаст, но как писатель, ставший частью национальной литературы, поэтому отношение к нему тут вовсе не как к музейному экспонату, а как к органической составляющей современной культуры, и сама конференция ощущается как дело не просто интересное, а живое. Лучшие доклады, кстати, публикуются в журнале «Уэллсианец»…

Одна из самых любимых моих книг — «Морская дева».

Роман о русалке, которая появилась на южном побережье Англии и прожила среди людей несколько недель, можно пронесть по-разному. Как произведение научно-фантастическое, хотя наверняка дотошные любители жанра упрекнут писателя в нарушении законов биологии: русалка-де, как существо двоякодышащее, не могла бы находиться вне воды так долго; как сатиру, ведь Уэллс рисует в романе едкую картину нравов английского общества конца XIX века, подвергает насмешке претензии на аристократизм, стереотипность мышления среднего англичанина, с детства усваивающего, что для всякого случая существует в точности ему соответствующая пара брюк, приличествующий ему пиджак, подобающий жест или слово; наконец, как роман любовный. Морская дева — это воплощение стихии, живущей по своим собственным законам, сметающей все препятствия. Она неукротима в желании единолично владеть возлюбленным. Бессмертная морская богиня вдруг предстает женщиной, утверждающей свое желание — как право. Она убеждена, что только с ней герой может испытать счастье — яркое, ослепительное, подобно мелькнувшей звезде; и неважно, что счастье может оказаться мгновенным, как полет мелькнувшей на мгновение звезды — жизнь человеческая по сравнению с вечностью тоже только миг.

В «Морской деве» нет масштабности «Машины времени», драматизма «Войны миров», веселого гротеска «Последних людей на Луне», но по богатству характеров, по глубине психологической проработки образов эту книгу, на мой взгляд, можно отнести к лучшим произведениям писателя. Конечно, знакомство с Уэллсом всегда надо начинать с «Машины времени», но без «Морской девы» Уэллс неполон».

3

В 1905 году в романе «Киппе: история простой души» («Kipps: the Story of Simple Soul») (к разочарованию Усталого Гиганта — не фантастическом) Уэллс в очередной раз попытался разобраться со своим прошлым.

Родителей у Киппса нет — он воспитывался у дяди и тетушки на сплошных тычках и ругани. Тетушка — тощая, всегда озабоченная, со сбившимся набок чепцом; у дяди — множество подбородков, какая-то пуговица вечно не застегнута. К соседям они, конечно, относились недоверчиво, сторонились людей «низкого звания», презирали «выскочек». С кем можно дружить? Да разве что с Сидом Порником, из семьи галантерейщика. В какой школе учиться? Да в такой же, как в детстве Уэллса. «Классная комната помещалась в унылом, выбеленном известкой флигеле, о назначении ее свидетельствовали только ветхие, изрезанные ножами парты и скамьи, а также доска, на которой совсем не видно было следов мела, когда пишешь, да еще две пожелтевшие от старости допотопные карты — Африки и графства Уилтшир, купленные по дешевке на какой-то распродаже. В стеклянном шкафу в коридоре хранилось несколько грошовых пробирок, кое-какие химикаты, треножник, стеклянная реторта и испорченная бунзеновская горелка, свидетельствующие о том, что «научная лаборатория», указанная в проспекте, не пустые слова…» Ничего придумывать не надо — все взято из жизни самого Уэллса.

Вот только не было в детстве Уэллса знакомство с сестрой приятеля, и не было шестипенсовика, который Киппе не смог разломить, а сделала это с помощью напильника сама Энн. Зато был мануфактурный магазин — проклятие всей жизни Уэллса.

«Киппсу позволялось делить комнату с восемью другими юнцами и спать в постели, в которой неизбалованному человеку можно было согреться и уснуть, если накрыться собственным пальто, запасным бельишком и несколькими газетами. К тому же Киппса ознакомили с целой системой штрафов, обучили перевязывать свертки с покупками, показали, где хранятся какие товары, как держать руки на прилавке и произносить фразы вроде: «Чем могу служить?», «Помилуйте, нам это одно удовольствие», а также наматывать на болванки, свертывать и отмерять ткани всех сортов, приподнимать шляпу, повстречав мистера Шелфорда на улице, и безропотно повиноваться множеству людей, выше него стоящих».

Единственная отдушина: посещение класса резьбы по дереву.

Класс вела некая мисс Уолшингем, и Киппе, разумеется, влюбился.

4

А потом начались чудеса: Киппе получил наследство.

Понятно, сразу начались туманные намеки на то, что отцом Киппса был некий «джентльмен»… ну, сами понимаете… По некоторым обстоятельствам этот джентльмен не смог жениться на матери… что тут объяснять, правда?.. Да и кому объяснять? Всех приятелей у Киппса — некий Читтерлоу, совсем непутевый человек, сочиняющий пьесы. Разумеется, он быстро выманивает у Киппса часть денег, ни мало ни много — две тысячи фунтов. Кстати, под именем Читтерлоу Уэллс изобразил приятеля своей юности Сиднея Боукета, всегда отличавшегося повышенным интересом к сомнительным авантюрам. «Каких только приключений не знавал Читтерлоу! Он был человек с прошлым, с весьма богатым прошлым, и ему явно доставляло удовольствие возвращаться к нему, перебирать свои богатства — живые наброски запутанных встреч и отношений. Вот он спасается бегством от мужа некоей малайки в Кейптауне. Вот у него бурный роман с дочерью священника в Йорке. «Говорят, нельзя любить двух женщин сразу, — сказал Читтерлоу. — Но поверьте мне, это чепуха!»

— Я-то знаю, — подтвердил Киппе.

— Господи, да когда я разъезжал с труппой Бесси Хоппер, у меня их было три! — Читтерлоу рассмеялся. — Понятно, не считая самой Бесси. — И стал живописать Киппсу всю подноготную гастролирующих трупп — настоящие джунгли любовных связей всех со всеми. — Говорят, любовь только работать мешает, а я другого мнения. Без любви никакая работа не пойдет. Актеры так и должны жить. А если живут иначе, значит, не актеры они, нет у них темперамента».

Но жизнь не игра. Киппе разоряется. Он теряет чудесную мисс Уолшингем. Зато, как в сказке, снова появляется Энн — прямо из детства. А неистовый Читтерлоу сочиняет наконец пьесу, приносящую ему успех. Так что некий Мастермен («один знакомый, парень первый сорт, снимает у меня комнату на втором этаже») в беседе с Киппсом и его приятелем Сидом со знанием дела подводит некоторые итоги.

«Богачи в целом, — говорит он, — не обладают ни мужеством, ни воображением. Да, конечно, они владеют техникой, у них есть знания, орудия, могущество, о каком никто и мечтать не мог, только на что они все это обратили? Подумайте, Киппе, как они используют все, что им дано, и представьте себе, как можно было бы по-настоящему это использовать. Бог дал им такую силу, как автомобиль, а для чего? Они только разъезжают по дорогам в защитных очках, давят насмерть детей и вызывают в людях ненависть к технике! («Верно, — вставил Сид, — верно!») Бог дает им средства сообщения, огромные и самые разнообразные возможности, вдоволь времени и полную свободу! А они все пускают на ветер! Здесь, у них под ногами (Киппе поглядел на коврик перед камином, куда указывал костлявый палец Мастермена), под колесами их ненавистных автомобилей, миллионы людей гниют и выводят свое потомство во тьме, да, во тьме, ибо они, эти богачи, застят остальным людям свет. И множатся во тьме массы темного люда. И нет у них иной доли. Если вы не умеете пресмыкаться, сводничать, воровать, вам суждено всю жизнь барахтаться в болоте, в котором вы родились. А над вами богатые скоты грызутся из-за добычи и стараются урвать кусок побольше, заграбастать еще и еще! Они все готовы у нас отнять. Толпы нищих и обездоленных множатся, а кучка правителей ни о чем не заботится, ничего не предвидит, ничего не предчувствует!