Лжегерои русского флота - Владимир Шигин Страница 41

Исследование программы действий восставших показывает, что она соответствовала общему плану «Централки» по захвату Черноморского побережья и провозглашению республики. Этот план потёмкинцы в дальнейшем дополнили предъявлением ультиматума царскому правительству.

К группе колеблющихся относились в основном новобранцы, составлявшие более половины экипажа (около 400 человек). Уровень революционности этой части команды был невысоким. Один из колеблющихся, матрос Л.И. Летучев, вспоминал:

«Восстание на броненосце „Потёмкин“ застало меня врасплох, и оно поразило меня как громом, и я не знал, что делать, к какой из сторон присоединиться… Я не был против восстания и не был „за“, потому что не понимал и не разбирался в нём. Я честно отбывал свой долг по службе, слушался новой власти, честно нёс вахту в машинном отделении, ходил регулярно на митинги и собрания, слушал ораторов, меня интересовали горячие речи и призывы, но разобраться во всём этом я не мог… Окружающие меня старые матросы были поглощены революционными событиями, а такие, как я, новобранцы, сами ничего не понимали и нуждались в помощи и разъяснении […]

[…] Группа противников восстания была относительно немногочисленна и состояла из 10 кондукторов и 60–70 матросов, в основном новобранцев. Оформленной организации эта группа создать не успела, но наиболее активные её члены, сознательные враги восстания — кондукторы и часть матросов, — устраивали тайные сходки. Возглавлял контрреволюционеров прапорщик Д.П. Алексеев, назначенный потёмкинцами командиром корабля. Группа вела активную агитацию, занималась провокациями и вредительством».

Итак, из 746 человек команды в восстании активно участвовали около 280–300, неустойчивую позицию занимали около 400 человек и около 70 человек являлись противниками восстания. Революционные матросы знали многих контрреволюционеров и могли бы применить к ним решительные меры, не ограничиваясь агитацией на митингах. Однако они не сделали этого. Правда, они постановили избавиться от главных врагов — кондукторов, но это решение, принятое уже в конце восстания, не было исполнено. Тем самым оказались не осуществлены рекомендации «Централки» по ликвидации контрреволюционных элементов.

Для руководства восстанием и управления броненосцем потёмкинцы, по предложению А.Н. Матюшенко, выбрали из своей среды комиссию из наиболее авторитетных, технически грамотных и преданных общему делу товарищей. Кандидатуры для утверждения по списку, составленному социал-демократами, предлагал команде В.П. Кулик. Точный состав комиссии неизвестен, А.П. Березовский определял число её членов в 22–25 человек, К.И. Фельдман — в 32, С.Ф. Найда и некоторые другие — в 15, а П.П. Гришин считал, что состав комиссии доходил до 36 человек. Столь значительное расхождение вызывается тем, что на заседаниях комиссии обычно присутствовали не только её постоянные члены, но и многие другие политически активные матросы, формально не входившие в состав комиссии.

По наблюдениям поручика Коваленко, на «Потёмкине» «…людей решительно настроенных, готовых стоять до конца, было человек полтораста, между ними душ пятьдесят были, кроме того, люди совершенно сознательные и более или менее развитые… Явно враждебных революционному направлению было душ семьдесят во главе с кондукторами и, пожалуй, прапорщиком Алексеевым. Остальная часть команды, хотя и была… в общем, проникнута революционным настроением, однако совершенно не была воспитана в этом направлении и потому являлась элементом весьма неустойчивым».

Во второй половине восьмидесятых в научных публикациях стали понемногу признавать факт того, что социал-демократическая организация на броненосце была не столь большой и влиятельной, как об этом писалось ранее. ЦК РСДРП (большевиков), оказывается, вообще ничего не знало о событиях на «Потёмкине». Для проживавшего в Женеве Ленина они были полной неожиданностью. О восстании на броненосце руководитель большевистского крыла РСДРП узнал из газет. Согласно научным работам последних лет уже признано, что на «Потёмкине» всем заправляли вовсе не социал-демократы, а эсеры и анархисты. Но и о них известно крайне мало. Да что говорить о принадлежности матросов к каким-то конкретным партиям в 1905 году, когда даже после февраля 1917 года на кораблях Балтийского флота иные активисты «на всякий случай» состояли одновременно в трёх и более партиях.

Да что там партийный состав матросов на кораблях, если до сегодняшнего дня историки не могут разобраться даже с определением процента революционности того или иного корабля. Дело в том, что сама методика подсчёта процента революционности на кораблях российского флота в советское время была весьма оригинальной. Автору о ней поведал его старый сослуживец по Балтийскому флоту доктор исторических наук капитан 1-го ранга М. Елизаров, который защищался именно по данной тематике. Оказывается, официально признанным считался подсчёт по дисциплинарным ведомостям, которые ежеквартально отсылались с кораблей в вышестоящие штабы. Историкам было велено считать всех нарушителей дисциплины и, исходя из их количества, определять процент революционных матросов. Вне всякого сомнения, что среди пьяниц и самовольщиков вполне могли быть и идейные борцы с самодержавием, но, как показывает личный опыт тридцатилетней службы на флоте, подавляющее большинство пьёт, убегает со службы и дебоширит вовсе не по идейным соображениям. Но у мужей науки считали так: коль каждый пьяница и самовольщик своим поведением объективно подрывал устои дисциплины царского флота, значит, в более широком смысле он подрывал и устои самого царизма. Вывод: каждый из оных являлся настоящим революционером, может даже сам того и не подозревая. А потому всех, кто пытается сложить себе мнение из вычисленных историками процентов революционности матросов на том или ином броненосце, призываю быть весьма осторожными. С таким же успехом эти проценты могут служить основанием для вычисления процента горьких пьяниц в российском флоте. Так, на том же Черноморском флоте самой революционной (по данной методике подсчёта) считалась команда броненосца «Екатерина Вторая». Однако и в июньских (потёмкинских), и в ноябрьских (очаковских) событиях 1905 года она никакого участия не принимала. Почему? Да, может, именно потому, что вся революционность там определялось количеством алкоголиков и дезертиров? Не обошла методика подсчёта революционных матросов и «Потёмкин». Известно, что ещё в 1903 году на ещё находящемся в постройке «Потёмкине» матрос-плотник Констальский напал на боцмана Иващука и тяжело ранил его топором. Преступление, казалось бы, чисто уголовное, но и ему придали революционный окрас: раз плотник боцмана по голове топором саданул, значит, виноват боцман, так как любой боцман царского флота заведомая шкура и сволочь, и он неправильно формулировал перед плотником его трудовые задачи. Вывод: плотник Констальский настоящий революционный матрос, топор — оружие пролетариата, а покушение на убийство — протест против социального неравенства. Эх, если бы плотник Констальский дожил со своим топором на «Потёмкине» до июня 1905 года, вот бы где нашлось для него революционной работёнки…

Подводя итог четырёхдневному «одесскому этапу» эпопеи «Потёмкина», можно сказать, что, несмотря на временные успехи (присоединение «Георгия Победоносца»), он закончился полным поражением и паническим бегством. По сути, с этого момента «Потёмкин» уже реальной угрозы ни для кого не представлял, так как в душах его матросов уже поселился страх за совершённое, апатия и неверие в успех начатого дела.