Гений войны Кутузов. «Чтобы спасти Россию, надо сжечь Москву» - Яков Нерсесов Страница 41

Наполеон отказался расположиться в окрестном замке и приказал построить свою гвардию в каре и поставить свой стол прямо посреди солдат. Они видят, как он расхаживает взад и вперед, сложив руки за спиной, разговаривает с офицерами, неприхотливо ужинает со своими свитскими своим любимым походным блюдом – картофелем, жаренным с луком. Он в прекрасном настроении, оживленно вспоминает эпизоды из Египетской кампании, шутит насчет будто бы появившейся над Парижем кометы – явной предвестницы их завтрашней победы. Перебрасывается шутками со старослуживыми гвардейцами; временами все хохочут. Ему сообщают, что Даву уже на подходе и к утру обязательно будет на позициях. Наконец император на пару часов опускается на свою постель из соломы в разрушенном деревенском домишке: завтра решается судьба его империи, но он абсолютно спокоен, ибо совершенно уверен в победе. «Это был лучший вечер в моей жизни!» – тихо говорит он, отходя ко сну. Ту же фразу повторил он с грустью спустя много лет, уже будучи на острове Святой Елены.

…Между прочим, как правило, Наполеона мало интересовало, как и где он проведет ночь перед сражением. Он мог сделать это и «по колено в грязи» в заброшенном амбаре. Но чаще всего он выстраивал в каре всю свою гвардию, а слуги быстро ставили в центре 5 сине-белых палаток (прихожая, кабинет, спальня, приемная начальника штаба и столовая для свитских офицеров). Ближайшим соратникам приходилось срочно искать себе место неподалеку от ставки их императора. Чаще всего им приходилось довольствоваться местом вокруг огромного костра, разводимого перед входом в спальню Бонапарта на случай, если они ему срочно понадобятся: «на войне, как на войне», так гласит популярная французская поговорка…

Наполеон, как всякий великий полководец, прекрасно знал, когда и где надо перейти с солдатами на «ты» и позволить панибратство, чтобы еще больше повысить свою популярность в войсках. Так он зачастую прерывал ход парада, чтобы перекинуться несколькими словами с кем-нибудь из усачей/бородачей-ветеранов, потрепать его за ухо – проявление высшего расположения со стороны Наполеона, – облагодетельствовать очередной наградой из собственного кармана.

Так завоевывались сердца, выигрывались битвы…

…Кстати, в сражении Наполеон – посредственный наездник, но неприхотливый ездок – будет сидеть верхом на прекрасно дрессированном арабском скакуне по кличке Маренго. За ним будут следовать пять запасных коней этой же породы. Сопровождать императора надлежит его малому (полевому) штабу, все офицеры которого были лично выбраны им. Здесь не только неизменные Бертье, Дюрок и Коленкур, но и дежурный маршал, пара адъютантов, пара дежурных офицеров-порученцев, паж с личной подзорной трубой императора, гвардеец с портфелем, набитым картами, офицер-переводчик, владевший многими европейскими языками, и конюх, но и его личный телохранитель Рустам – мамелюк-армянин родом из Грузии, вывезенный Наполеоном из Египта. (Именно он каждое утро надевал сапоги своему господину, а ночью, как верный пес, ложился спать у двери в спальню императора.) Всю эту кавалькаду охранял главный эскорт – 4 эскадрона гвардейской кавалерии из егерей, улан, драгун и конных гренадер – под началом дежурного генерал-адъютанта…

Уже в 3 часа ночи Наполеона срочно разбудил его генерал-адъютант Савари сообщением, что союзники были замечены в окрестностях деревни Тельниц, что далеко на краю правого фланга французов. С той минуты Бонапарт, выяснив, что еще в 2 часа ночи враг начал движение в сторону Тельница и Сокольница, следовательно, он начал обход своим левым крылом правого фланга французов, уже постоянно был в войсках. Команда «По коням!» и «В ружье!» подняла всю армию! Более того, он провел рекогносцировку вплоть до Праценских высот, причем так ею увлекся, что едва-едва не попал в лапы казаков, унеся ноги лишь благодаря быстроногости своего скакуна и самоотверженности конно-егерского эскорта.

Главным результатом полученной им информации стала срочная корректировка наполеоновского плана на сражение. Пожалуй, именно тогда он решил проделать то, что ему приписывали как задуманное еще за несколько дней до битвы, т. е. мощным ударом своего центра на Праценские высоты разрезать вражеские войска пополам и сбросить в пруды тех, кто пошел в обход его слева. Последовали конкретные указания: Леграну с Фрианом защищать Тельниц и Сокольниц; Сент-Иллеру смещаться южнее, чтобы быть готовым прийти на помощь первым двум; Бернадотту двигаться вслед Вандамму, тоже смещавшемуся вправо – на юг. Таким образом, отчетливо намечалось вынужденное усиление центра и правого фланга французов, который, судя по всему, подвергся обходному маневру со стороны врага. Но все эти кардинальные изменения были приняты к исполнению, но не могли быть немедленно реализованы, т. е. все было приведено в движение, но на передислокацию нужно было время и действовать войскам пришлось с учетом изменений в диспозиции, причем со старых месторасположений.

Итак, лишь передвижения союзных войск ночью 2 декабря (т. е. уже в день битвы!) заставили Наполеона устными распоряжениями изменить дислокацию своих войск и направить на свой правый фланг часть сил для противодействия неприятелю.

…Кстати, только теперь окончательно «выкристаллизовалась» расстановка по фронту – 10,5 км и 6 км – в глубину, всех сил Великой армии. Слева, перекрыв Брюннское шоссе, встала дивизия Сюше (ок. 7000 человек). У нее в тылу – в 200 метрах – расположилась дивизия (ок. 6500 человек) молодого Кафарелли – сына погибшего под стенами Сен-Жан д’Акра Кафарелли-старшего. Они обе подчинялись маршалу Ланну. Левее них – у деревни Бозениц – были только кавалерийские бригады Трейяра (300 гусар) и Мильо (400 конных егерей). За войсками Ланна – перед холмом Зуран – выстроилась сводно-гренадерская дивизия генерала Удино, в которой были собраны элитные батальоны линейных и легких полков французской армии (ок. 5700 человек). Прямо за холмом в «мертвом» (не простреливаемом пространстве) «спряталась» императорская гвардия Бессьера (ок. 5500 человек: ок. 3300 штыков и ок. 1300 палашей и сабель; остальные – артиллеристы и батальон гвард. моряков). Еще дальше на запад, но ближе к Брюннскому шоссе выстроился 1-й корпус Бернадотта (ок. 11 500 человек). Вся резервная кавалерия Мюрата (ок. 6700 всадн.) сгруппировалась между правым флангом Ланна и деревней Гиршковиц. Южнее – от Гиршковица и до Пунтовица – компактно построились две дивизии – Леблона де Сент-Илера (ок. 8000 человек) и Вандамма (ок. 8000 человек) – из корпуса Сульта. Его третья дивизия – Клода-Александра Леграна (1762–1815) (ок. 7300 человек) – оказалась рассредоточена на внушительной площади: от Кобельница до Сокольница с Тельницем. За этими двумя поселениями «гарцевала» кавбригада Маргарона (ок. 950 гусар и конных егерей). Еще правее – на самом юге, у аббатства Райгерн, встала дивизия Фриана (3500–3800 человек) из корпуса Даву с 1200–1500 драгунами Бурсье. Итак, в ночь перед самой битвой Наполеон успел-таки усилиться, подтянув из тыла пехоту и кавалерию, в частности Даву и Бернадотта. Теперь от 80 до 81 тыс. человек (67 480 пех. и 13 340 кав., а с нестроевыми ок. 84 тыс. человек) союзных армий (из них только 15 тысяч были австрийскими) с 318, а после полудня – 330 пушками противостояли не 40 тысяч французов, как полагал Вейротер, а 72,5—73 тыс. французов (свыше 63 тыс. пехоты и свыше 8 тыс. конницы) со 140 пушками. Таким образом, никакого двойного превосходства над французами, о котором так нагло уверял императоров-союзников «великий ученый доктринер» венского двора, не было и в помине…