Луначарский - Юрий Борев Страница 41

Луначарский с неизменным уважением относился к Ленину, ценил и искренне любил его как человека и многому у него учился.

Луначарский считался главным большевистским специалистом и экспертом по вопросам культуры. Он боролся за сохранение культурного наследия прошлого, был главным проводником в жизнь ленинского плана монументальной пропаганды. Это, к сожалению, было связано со сносом многих памятников, поставленных до революции, чему часто сопротивляться более активно Анатолий Васильевич не мог, и без того некоторые старые большевики называли его за либерализм «Васильевич Блаженный». Он с воодушевлением способствовал созданию новых памятников, посвященных деятелям революции и их предшественникам. Нередко практиковалась переделка уже существующих монументов с учетом актуальных пропагандистских нужд. Новые истуканы почти всегда не отличались художественными достоинствами, однако Луначарский часто закрывал на это глаза, понимая важность их возведения и политическую актуальность людей, которым они посвящались.

Еще до Октября Луначарский отмечал, что среди социалистов есть люди, провозглашающие лозунг «Долой буржуазную культуру!». Сам он впоследствии одобрил меры Петроградского военно-революционного комитета и Совнаркома по охране Зимнего дворца, музеев, дворцов и других архитектурных и художественных ценностей. В приказах Наркомпроса были объявлены благодарности красноармейцам, охранявшим Зимний, и тем дворцовым служащим, которые в ночь на 26 октября остались на своих постах. Нарком обратился к ученым и художественной интеллигенции и уже в ноябре 1917 года организовал при Наркомпросе коллегию по делам музеев и охране памятников искусства и старины. Такая же организация была создана и в Москве. Анатолий Васильевич включил в дело охраны культуры А. Н. Бенуа, И. Э. Грабаря, И. А. Фомина, И. А. Орбели, Н. Я. Марра и других известных деятелей науки и искусства.

9 декабря 1917 года Совнарком по инициативе Луначарского принял постановление выделить Наркомпросу средства на охрану дворцов и музеев. Уже в 1918 году началась реставрация памятников Кремля. А 10 марта 1918 года Луначарский провел через Совнарком постановление об организации Комиссии по охране художественных и исторических ценностей.

Луначарский считал необходимым предоставить Пролеткульту автономию. Эту точку зрения осудил Ленин.

Луначарский участвовал в выработке резолюции ЦК ВКП(б) «О политике партии в области художественной литературы» (1925) и других партийных документов.

Луначарский писал: «Пролетариату в нынешнем его составе свойствен именно реализм. В философии — материализм, в искусстве — реализм. Это связано одно с другим. Пролетариат любит действительность… и в искусстве, как идеологии, ищет помощника познания действительности и преодоления ее». (Собрание сочинений. 1964. Т. 3. С. 300.)

«Если бы не было этого заботливого глаза, многое, несомненно, погибло бы в вихре социального переворота» — так в 1927 году писали коллеги о роли Луначарского в сохранении классического искусства и о его заботе о современных художниках в статье «Десять лет несменно на посту», опубликованной в журнале «Народное просвещение».

Луначарский как критик уделял внимание национальным литературам народов СССР, писал о творчестве грузинских и эстонских писателей, о произведениях национальных драматургов народов России, о Т. Шевченко, Коцюбинском, Янке Купале, Акопе Акопяне.

Любителям обвинять Россию в голодоморе на Украине хотелось бы напомнить (вернее, сообщить, ведь напоминать можно людям, знающим историю), что одна из первых акций российского революционного ВЦИКа (24 ноября 1917 года) была предпринята по предложению Луначарского — передача Украине хранящихся в Петрограде украинских реликвий и трофеев. Кроме того, в 1919 году Петербургская академия наук помогла образованию Академии наук Украины.

Ленин пригласил Луначарского расположиться в мягком кожаном кресле перед столом и сам занял такое же. Нарком начал говорить так, будто продолжал только что прервавшийся разговор:

— Владимир Ильич, Большой театр стоит нам сравнительно дешево, а многие совнаркомовцы настаивают на сокращении ему ссуды. Они уже и вас на свою сторону перетянули…

— Неловко, Анатолий Васильевич, содержать за большие деньги такой роскошный театр, когда у нас не хватает средств на содержание школ в деревне.

— И все же, Владимир Ильич, вы неверно относитесь к Большому театру. И ваши нападки на него я хотел бы оспорить. Несомненно его культурное значение.

Владимир Ильич прищурил глаза:

— Я не только не враждебен культуре прошлого, но в высшей степени ценю ее. Марксизм вырос не в стороне от столбовой дороги истории. Искусство прошлого, в особенности русский реализм, а в живописи, например, передвижники, являют собой безусловную ценность. Однако что бы вы ни говорили, а опера и балет есть остаток чисто барской культуры. Против этого никто спорить не может.

Луначарский, отчасти впадая в вульгарный социологизм, стал защищать оперу и балет:

— Разумеется, в опере и балете отразились и буржуазные вкусы (Вагнер), и некоторые либеральные веяния (Верди), и даже кое-что от демократического народничества (Мусоргский), но в основе своей весь строй большой оперы, и в особенности балета, с его только в России сохранившейся формой, являются, конечно, придворно-церемониальными и барскими. И все же общекультурная их значимость весьма высока.

Сегодня многое может показаться странным в этом разговоре вождя революции и его первого министра культуры. Однако, как из песни слова, из истории факта не выкинешь. Да и как было не усомниться в том, нужен ли Большой театр России 1919 года, со всех сторон теснимой врагами, голодной и холодной, когда на деньги и топливо, расходуемые на содержание театра, можно было научить, накормить и обогреть несколько тысяч детей? Выбор был не из легких. И сколько мужества, сколько приверженности культуре и ее ценностям нужно было иметь руководителям, чтобы в этих жесточайших условиях принять решение о сохранении Большого театра. А они примут именно это решение.

Вошел секретарь и, нагнувшись к Ленину, сообщил что-то и передал какую-то телеграмму. Услышав лишь одно слово: «прорвали», Луначарский понял, что телеграмма с фронта. Ленин помрачнел и сказал:

— Анатолий Васильевич, извините, вынужден прервать нашу беседу.

— Владимир Ильич, мне при первой вашей возможности важно ее продолжить. Без решения этого вопроса никакое руководство культурой невозможно. Я хотел бы все обсудить и согласовать с вами.

— Постараюсь сегодня вечером пригласить вас.

Была уже глубокая ночь, когда Ленин вновь вызвал к себе Луначарского. Ленин, оторвавшись от бумаг, вышел из-за письменного стола:

— Прошу извинить, Анатолий Васильевич, что вынужден назначить встречу на столь поздний час.

Луначарский был взволнован, но говорил тихо:

— Не страшно. Я люблю работать ночью. Владимир Ильич, товарищи из Пролеткульта требуют от меня решительных действий против старых театров, таких как Александринский, Большой, Малый, подчеркивая их буржуазно-аристократический характер. Пролеткультовцы называют их «гнездами реакционного искусства». Вопрос сложный, он упирается в более широкую и принципиальную проблему: отношение к традициям классического искусства, к культуре прошлого, созданной буржуазно-помещичьим обществом. Конечно, за свое многолетнее развитие эта культура выработала немало важных навыков. Сложились устойчивые художественные традиции, накопился огромный художественный опыт. Однако что это за традиции? Не рутина ли это? Что такое опыт, создавшийся на потребу буржуазно-помещичье-чиновничьего зрительного зала? Могут ли старые формы, выработанные в целях совершенно чуждого нам социально-художественного функционирования, быть сколько-нибудь полезными для нового революционного театра и, скажем шире, для новой художественной культуры? Не является ли просто бессмыслицей стараться новое пролетарское вино влить в старые «императорские» мехи? Речь идет о самой стратегии нашей культурной политики, поэтому я и решил посоветоваться с вами…