Русская Австралия - Андрей Кравцов Страница 41

Протоиерей о. Иннокентий Серышев родился в августе 1883 г. в семье священника о. Николая Серышева, члена консистории, воспитанника Иркутской классической гимназии и Троицкосавского реального училища. В 1900 г. Иннокентий окончил 7 классов реального училища в Троицкосавске-Кяхте (близ границы с Монголией) и без конкурса поступил в Томский технологический институт на механический факультет. Через 3 года покинул институт, так как его интересовали не специальные науки, а такие, как высшая математика в ее разных разделах и богословие. По совету преосвященного Макария, епископа Томского, стал учительствовать в сельской школе. Попав в тюрьму во время Русско-японской войны и имея перед собой неприятную перспективу ссылки, Серышев берет обет бросить вино и табак и стать священником. Через месяц, по ходатайству жены, его выпустили из темницы на поруки. Для выполнения своего обещания Иннокентий уехал из Томска в Читу, где владыка Мефодий, будущий митрополит Маньчжурский и Харбинский, хорошо знавший всю его семью, рукоположил его сначала в сан диакона, а затем, 16 января 1906 г., в сан иерея и послал на служение в Забайкальский приход, за 200 верст от Читы, по реке Ингоде.

В 1910 г. о. Иннокентий получил отпуск от епископа Мефодия и благословение на заграничное путешествие. Побывал он в странах Европы, а также на Афоне, что, собственно, и было основной целью его поездки. Вернувшись обратно, получил назначение в Томскую епархию. В 1917 г., устав подвизаться на трудном пастырском посту, о. Иннокентий временно вышел за штат и по приглашению стал работать в Культурно-просветительном союзе Алтайского края секретарем, а потом и членом правления союза. Затем перешел на Алтай в только что созданное Уездное Каракорум-Алтайское земство, приняв должность секретаря культурного отдела по внешкольному образованию. Сначала он работал в глубинке Алтая, в селе Чемал на реке Катунь, а затем — в селе Улала. Когда в 1919 г. на Алтае началась гражданская война, о. Иннокентию пришлось из Бийска, куда он приехал после закрытия земства, и без семьи, оставшейся в Чемале, пробираться в Томск. Не желая сотрудничать с большевиками, он решил уехать в Японию (под предлогом изучения народного образования), чтобы затем уехать в США. С большими трудностями о. Иннокентий добрался через Иркутск и Читу во Владивосток. Знание языка эсперанто помогло ему в получении визы в Японию. Высадившись в Цуруоке, он постепенно добрался до Токио, где прожил около двух с половиной лет. Для ознакомления со школьным делом Серышев проделал пешком путь в 200 миль от Токио на юго-запад, до Шизуока, по знаменитому Императорскому пути Токкайдо. Собрав достаточно материала для лекций и для выставки, о. Иннокентий приехал в начале 1922 г. в Харбин. Получив место законоучителя, он в свободное время прочел в Обществе ориенталистов, членом которого был, около десяти лекций о системе школьного образования в Японии. Эти доклады, вместе с выставкой собранных им материалов, были напечатаны в журнале Общества ориенталистов «Азия». Некоторое время о. Иннокентий работал по приглашению учителем у китайцев в Пекинском эсперанто-колледже. Вернувшись обратно в Харбин в 1923 г., он начал издавать на эсперанто богато иллюстрированный журнал «Ориенто» о странах Восточной Азии. Но успел издать только 2 номера, так как ему пришло разрешение на въезд в Австралию. В январе 1926 г. о. Иннокентий выехал в Австралию, оставив жену и сына на время в Харбине. В Сиднее коллеги-эсперантисты помогли ему найти работу подручного в частной гостинице. Через полгода из Харбина в Сидней прибыли и его жена с сыном Михаилом. В то время в Сиднее не имелось ни одного православного храма, совершать службы было негде, приезд в Сидней русского православного священника не вызвал у большинства мирян ни малейшего интереса. Не видя перед собой иной перспективы, о. Иннокентий вынужден был заняться физическим трудом для содержания себя и семьи и для выплаты долгов по обеспечению ему переезда сюда. Он писал в статье «Под Южным Крестом» (Рубеж, 1933): «Чем только ни занимаются здесь русские. Фермеры и рабочие, интеллигентный труд (врач, техник, священник, учительница в австралийской школе), торговец, офеня (коробейник, спортсмен, лакей, горничная, швея, прачка, ресторанодержатель и служащий в ресторане, трапезник в церкви, повар, резчик тростника, маляр, столяр, фотограф, регент хора, шофер, спекулянт, певец, погонщик скота, владелец маленького предприятия… — всего не перечислишь».

Не все русские, однако, относились к религии безразлично. Несколько человек-мирян обратились к о. Иннокентию с просьбой организовать общину и начать совершать церковные богослужения. Тогда он стал искать возможность совершать церковные службы в помещениях имевшихся в Сиднее православных храмов. После служб в греческом храме община во главе с о. Иннокентием перешла к сирийцам, и службы продолжались в храме Святого Георгия, где протоиереем был о. Николай Шехади. Службы в сирийском храме продолжались до 1928 г. Однако нововведения о. Иннокентия, который, как уже упоминалось, начал читать Апостола и Евангелие за службой на русском языке вместо церковнославянского и употреблять часто народу с русским греческий, арабский и английский языки, а однажды на Пасху читал Евангелие даже на эсперанто, пришлись не по вкусу «старостильникам»-мирянам, и у о. Иннокентия начались частые стычки с членами «приходсовета», которые считали его слишком «левым» по убеждениям. В результате 2–3 года не было даже рождественских служб, так как в старостильный день Рождества Христова (7 января) все были на работах и службу посетить не имели возможности.

Положение, когда священник в отсутствие своего храма совершает только одну службу в месяц, было очень тяжелым для о. Иннокентия. Позднее появилась возможность совершать богослужения в Русском клубе, что было связано с некоторыми неудобствами, ведь клуб состоял из одной комнаты на верхнем этаже, где обычно обедали, пили пиво, курили, танцевали, а потом приходилось комнату убирать, чтобы можно было совершать богослужения. В своих статьях в «Хлебе Небесном» (№ 12, 1939) он отмечал, что «…публика инертна до невероятия… мало кто думает о своем храме, хотя бы маленьком… богачи жмутся, отнекиваются, кивают друг на друга… в итоге никто не начинает и никто ничего не дает на постройку храма, и молятся в клубе, около уборной!..».

Начало переменам к лучшему заложил, как это ни странно, приехавший на гастроли в Австралию хор Жарова. Дав с громадным успехом много представлений в разных городах страны, в том числе 22 концерта в одном только Сиднее, хор покинул полюбившуюся ему Австралию, оставив здесь чуть ли не половину своего состава. Заработав приличные деньги, 10 человек хористов остались в Сиднее и Мельбурне, купили здесь куриные фермы и принялись устраивать свою жизнь на пятом континенте. Комментируя это, Сергей Жаров отмечал в своем дневнике: «Казака потянуло к земле». Первое время они все усердно трудились на своей земле, осваивая незнакомые им методы работы, ведь австралийские условия оказались совсем не такими, как в России. Постепенно жизнь у казаков-фермеров стала налаживаться, появилось свободное время. Вспомнились былые времена концертов, поездок, к тому же все они были благочестивыми православными христианами. Понемногу начали посещать редкие службы, несмотря на дорогой проезд из провинции в город, где была церковь. В помощь настоятелю общины о. Иннокентию организовали церковный хор из 10 человек. Бывший помощник Жарова Петр Иванович Гольев взял на себя обязанности регента. Таким образом, молодые певцы своей инициативой сдвинули церковную жизнь с мертвой точки и в небольшой русской колонии началась настоящая церковная работа (Единение, № 12, 1973). Отец Иннокентий продолжал считаться настоятелем общины, но служил почти бесплатно, днем работая то на стекольной фабрике, то на ремонте домов, то ночным уборщиком в ресторане, то даже в женском родильном госпитале. Все же нормальную церковную жизнь оказалось не так легко организовать. Немногочисленность русской колонии, низкая в то время оплата труда всех австралийцев, включая и русских (надвигалась депрессия 1929–1932 гг.), частые пререкания о. Иннокентия с руководителями общины, невозможность договориться настоятелю общины и «приходсовету» из-за разных взглядов на отправление церковных служб и обрядов — такая неустроенность продолжалась еще около 5 лет. Постепенно о. Иннокентий стал активнее трудиться на ниве издания книг, журналов и газет на русском языке, выйдя за штат церковной общины. Подробнее о его издательской деятельности я упоминал в главе 5. Количество русских в Сиднее в начале 1930-х гг., по приблизительным подсчетам, не превышало 500 человек, а всего в Австралии — не более 1500 человек. Тяжелые условия жизни часто заставляли иммигрантов показывать чудеса изобретательности и приспособляемости в борьбе за существование.