Страсти по революции. Нравы в российской историографии в век информации - Борис Миронов Страница 41

Приходится напомнить, что сделано в монографии впервые в историографии.

1. Извлечены из архивов, обработаны и введены в научный оборот антропометрические сведения о мужском населении России за 1701–1920 гг. и о женском населении за 1811–1890 гг. Для XIX — начала XX в., помимо данных о росте, привлечены данные об их весе, обхвате груди и становой силе. Только ввод этой информации в компьютер потребовал около 10 тыс. часов работы. Анализ столь обширной базы антропометрических данных позволяет получить полное и объективное представление об изменении биостатуса и уровня жизни в России за 220 лет, в том числе в региональном измерении.

2. Рассчитан индекс потребительских цен и зарплаты за 210 лет, 1703–1913 гг. по архивным источникам и прессе за соответствующие годы. До сих пор имелись индексы цен и заработной платы только для второй половины XIX — начала XX в.

3. Оценено бремя рекрутской повинности в 1701–1874 гг.

4. Рассчитан децильный коэффициент дифференциации доходов населения на начало XX в.

5. Рассчитан индекс развития человеческого потенциала в России за 1861–1913 гг.

6. Рассчитано потребление и расходы населения на водку в России с 1851–1860 гг. до 1906–1910 гг.

7. Проанализирована отечественная и зарубежная историография уровня жизни в имперской России.

8. Дан анализ современного состояния мировой исторической антропометрии как нового направления в науке и рассмотрена историография антропометрических исследований в России в XIX — начале XX в. ив 1917–2007 гг.

9. Создано краткое теоретическое и методическое руководство для изучения исторической антропометрии.

10. Проведен количественный анализ питания, воинского брака и смертности в XIX — начале XX в. под углом зрения благосостояния.

11. Выполнен количественный анализ (контент-анализ) содержания материалов Комиссии для исследования нынешнего положения сельского хозяйства 1872–1873 гг. и Особого совещания о нуждах сельскохозяйственной промышленности 1902–1905 гг., позволивший узнать мнения современников о положении крестьянства.

12. При анализе всех указанных проблем использовалась самая современная методика анализа.

Не заметив слонов, рецензент, естественно, пропустил и зверюшек поменьше. О некоторых шла речь выше. Добавим еще четыре (больше нет места).

Рецензент утверждает: выявленные мною сведения «почти на 100% относятся к мужчинам, а среди мужского населения на 99% характеризуют рост военнослужащих» (А.О., 120).

Можно только изумляться, как рецензент не заметил в книге целые параграфы — § 11 «Банк информации о женщинах» в 4-й главе, где я даю характеристику индивидуальным сведениям о 34 424 женщинах, родившихся в 1801–1910 гг.; § 1г «Изменение среднего роста женщин» в 6-й главе, где проведен анализ этих данных; §1 Зв «Состав рабочих и новобранцев» в 4-й главе, где описывается база данных о рабочих. В книге использованы измерения 114 201 рабочих 1800–1880-х гг. рождения, на них приходилось 54,9% всех индивидуальных сведений за 1801–1920 гг.

«Как Миронов определял “индекс петербургских потребительских цен”, неизвестно», — заявляет рецензент (А.О., с. 137). Вновь А.О. пропустил целый параграф — § 1 «Источники и методика их обработки» в 10-й главе, где подробно рассказано о методике расчета индекса цен.

Как сведения о сборах хлеба и картофеля в четвертях я преобразовал в пуды и каков источник данных за 1860-е гг.? — недоумевает рецензент (А.О., с. 123). А.С. Нифонтов в известной критику книге приводит данные о валовых сборах хлебов в Европейской России за 1871–1900 гг. в объемном и весовом измерении. Они показывают: комбинированная четверть зерновых, включавшая все хлеба, весила от 7,65 до 7,74 пуд, а четверть картофеля 9,0–9,3 пуд. Пользуясь этим соотношением, я и перевел данные о сборах хлебов в первой половине XIX в. в метрические меры. Нифонтов заимствовал эти данные из материалов Комиссии 1901 г., где приведены также и сведения о сборе хлебов и картофеля в пудах за 1861–1870 гг. — на все эти источники имеются ссылки в моей книге.

Думаю, у непредубежденного читателя не должно остаться сомнений: А.О. преследовал не столько научные, сколько околонаучные цели — дискредитировать, насколько возможно, книгу и ее автора. Для достижения искомого результата он применил набор незамысловатых средств: искажал авторскую мысль, рассматривал опечатки как сознательное искажение, мелкие оплошности поднимал до принципиальных ошибок, манипулировал цифрами и др. Я подробно разобрал все приемы дискредитации и основные возражения и замечания, высказанные в рецензии, по существу. С большинством из них я не согласился, но это не означает их игнорирование. Игнорировать — это не заметить, а признать несостоятельными после тщательного анализа — это обратить пристальное на них внимание. Точно так же я поступил с замечаниями, высказанными мне раньше, — аргументированно ответил, вопреки утверждению А.О., что я их проигнорировал (А.О., с. 137).

В чистом остатке рецензент — при всем экстраординарном старании — обнаружил в книге, содержащей 911 страниц и 237 таблиц, две опечатки (с натуральными повинностями в 1849 г. и с названием двух подлежащих в таблице хлебного баланса за 1861–1913 гг.). Считаю резонными его пожелания дать разъяснение причин расхождения антропометрических данных в книге и в более ранних работах, подробнее объяснить, как рассчитывались нормы потребления хлеба людьми и фуража лошадьми, а также пояснить, почему общее число суммарных данных в двух местах книги указывается по-разному. Рецензент правильно назвал ряд моих выводов «открытиями», хотя и не смог дать им объективную оценку.

Несмотря на эти скромные трофеи оппонента, а также на необъективность и тенденциозность критики, он трудился не напрасно. В сущности, Островский выполнил очень важную работу — провел своего рода стресс-тестирование моей монографии, причем максимально пристрастно. Книга выдержала это испытание, и я более чем удовлетворен этим результатом.

Конструктивные замечания А.О. я безусловно учту при переиздании книги. Разумеется, мои выводы и расчеты не подводят окончательный итог дискуссии. Любая проблема, затронутая в книге, заслуживает дальнейшего изучения. Однако хотел бы обратить внимание на следующее: введение в оборот огромного массива антропометрических данных изменяет источниковедческую ситуацию в социально-экономической истории России периода империи. В настоящий момент антропометрические данные — самые точные и полные из всех имеющихся, и поэтому именно они должны стать эталоном при оценке надежности разных источников, пока не будут найдены более точные. Это относится к урожайной статистике, потреблению, заработной плате, доходам, налоговому прессу и другим показателям, характеризующим уровень жизни. С высокой степенью вероятности можем предполагать: антропометрические данные позволили правильно определить основные тенденции в изменении уровня жизни России XVIII — начала XX в. Расширение информационной базы позволит уточнить периодизацию, степень изменения биостатуса и уровня жизни, но вряд ли внесет коренные изменения в полученную картину. Особенно это относится к пореформенному времени, 1861–1914 гг. Таким образом, на мой взгляд, мы должны исходить из двух установленных мною положений: на протяжении большей части XVIII в. происходило снижение уровня жизни, а с конца XVIII в. и до Первой мировой войны — его повышение; происхождение русских революций следует искать не в обнищании населения, а в сфере политики, культуры, демографии, социальной психологии и мобильности. Правильно говорят: решив один вопрос, наука всегда поставит десяток новых.