Игра кавалеров - Дороти Даннет Страница 42

Лицо Стюарта дрогнуло — прерывистый вздох, гримаса ненависти, может, даже подобие улыбки. Затем он весь напрягся, горя от возбуждения: внимание его сосредоточилось на атаке кабана.

Кабан явно обессилел, и поэтому споткнулся в последнюю головокружительную секунду перед ударом копья. Острие вонзилось не в мягкую податливую плоть, а около рыла, и ближайший клык перехватил его — копье скользнуло вбок, впилось в плечо и выпало из влажных рук Стюарта. Брызжущая слюной туша надвигалась на него, в лицо пахнуло зловонным дыханием. Лучник отскочил и теперь стоял безоружный. А кабан, пошатываясь, пробежал вдоль стены дюжину ярдов, развернулся и бросился к нему: зубы зверя скрежетали, древко копья раскачивалось и трепетало на ветру. И тут шотландская королева-мать уронила свой шарфик. Его отнесло на арену, и он, свернувшись гибким кольцом, колыхался на ветру. Серебряная вышивка на кайме сверкала.

— Вы не принесете мне его, господин Кроуфорд? — осведомилась королева.

Минуту, которая, казалось, длилась вечность, Лаймонд не двигался. Стремянка, по которой Бруске спускался на арену, лежала у его ног. Это была несусветная прихоть — но прихоть королевская. Выполнить такой приказ — первая заповедь рыцаря, не подчиниться ему публично не осмелился бы ни один мужчина. Выждав, по его мнению, достаточно, герольд повернулся и поклонился; встретив холодный взгляд из-под приподнятых бровей, Мария де Гиз улыбнулась. Лаймонд перемахнул через перила, спустился по лестнице и остановился на арене, держась за перекладину. Стюарт стоял спиной и не видел его. Кабан тяжело трусил по дальнему концу площадки.

Зверь, в отличие от Стюарта, оглушенного болью и страхом, заметил пришельца и почувствовал его запах. Он бочком, короткими перебежками, приближался к лучнику, останавливаясь, когда копье начинало дрожать в его теле. Стюарт ждал, раскинув руки, не видя ничего на свете, кроме клыков, злобных кабаньих глаз и дрожащего древка. Казалось, вся сила его литого тела, весь в муках приобретенный опыт сражений — все сосредоточилось в кончиках пальцев. Изменник, заговорщик, сознавшийся убийца, он ждал единственной минуты подвига, совершенного на глазах у публики, жаждал единственного добытого с честью сокровища, обретенного едва ли не у подножия эшафота.

Кабан атаковал с низким утробным ворчаньем. Он тяжело трусил боком, взрывая затоптанную землю, разбрызгивая на бегу кровь и пену, и копье грозно торчало из его шкуры. Миновав Стюарта, миновав его руки, готовые выдернуть копье, миновав расшитую серебром змею из газа, лениво шевелящуюся на земле, он устремился прямо к лестнице. Лаймонд ждал до последней секунды, затем отскочил в сторону — и кабан вмиг разломал клыками нижнюю ступеньку, где только что стоял герольд. Лаймонд пропустил его, сделал шаг и, ухватившись обеими руками за копье, торчавшее из шкуры животного, с силой дернул. Почти ставший на дыбы зверь потерял равновесие. Визжа, он отшатнулся и стал топтаться по обломкам лестницы; Лаймонд тем временем рванул из раны копье.

Герольд с ловкостью кошки восстановил равновесие, табарда его вымокла в крови кабана. Гибкий, напряженно-внимательный, он стоял перед истекающим кровью животным, сжимая окрашенное алым копье. Кабан, собрав последние силы, бросился в атаку, и Лаймонд обеими руками вонзил копье прямо ему в загривок. Зверь пронзительно заревел, его короткие ноги задрожали. Минуту спустя он бесформенной массой, как мешок с влажным торфом, повалился на бок, и клыки воткнулись во взрытую землю.

Над его тушей, когда улеглась пыль, покачивающийся, истекающий кровью Робин Стюарт взглянул в лицо своему демону. Уже посыпались на арену цветы, прилипая к промокшей табарде. Лаймонд поймал один цветок и медленно прошел с ним мимо мертвого зверя. Сломанный меч оказался у ног Фрэнсиса Кроуфорда, и он поднял его, насадил стебель на расщепленное острие и, подойдя к Стюарту, протянул ему лежащий на обеих ладонях клинок.

Стюарт в перепачканной кровью, разорванной одежде, с волосами, прилипшими к щекам, с искусанными в кровь губами, воспаленными глазами и раскалывающейся головой пристально посмотрел на этот изящный жест, на это холодное великолепие, на этого человека, который походя украл его успех, и, схватив меч за рукоять, направил его прямо в лицо Тади Боя.

Лаймонд еще не устал, к тому же отдавал себе отчет в том, что делает. Он шел к Робину Стюарту с миром, а тот не понял его.

Лаймонд увернулся, плавным тренированным движением поднял ногу, и выпад Стюарта закончился плачевно: лучник упал на землю, перевернулся и остался лежать, оглушенный и истекающий кровью.

На взгляд случайного наблюдателя произошло только то, что Стюарт упал. Уже подбегали смотрители и с ними два или три лучника, на попечении которых он номинально находился. Приветственные крики постепенно замирали, продолжая звучать только там, где сидели горожане: неумеренность в чем бы то ни было — признак дурного воспитания, а кроме того, происшедшее давало пищу для пересудов. На герольда королевы-матери, который легким шагом шел по траве за шарфиком ее величества, делали ставки, как на борзую, и он, по-видимому, знал об этом. Все надежды Лаймонда на то, что вторичное его пребывание во Франции останется незамеченным, потерпели крах. Он показал себя столь же блестяще, как и в первый раз.

Когда Стюарт смог идти, лучника по его просьбе подвели к королю. Арену заняли два акробата и козел. С высоты королевского места можно было видеть то, что происходило на подъемном мосту: солнце освещало головы восхищенных зрителей, скопившихся вокруг героя дня, волосы которого сверкали золотом.

Король благосклонно согласился выслушать узника: пусть он мерзок, пусть преступен, но сражался хорошо. Королева, герцогиня, видам и окружающие их придворные присутствовали при разговоре, только лорд д'Обиньи в последний момент встал и ушел.

Робин Стюарт повысил голос, стремясь привлечь внимание короля и сидевшего сзади О'Лайам-Роу.

— О человеке, называющем себя Кроуфордом из Лаймонда, — с натугой выкрикнул Стюарт, и кровь потекла по его израненному лицу, когда задвигались мускулы, — я могу сообщить нечто такое, что следует знать всему двору. Принц Барроу будет моим свидетелем.

Их внимание он и в самом деле привлек, ибо разговоры на время прекратились и наступила тишина. Коннетабль решительно возвысил голос:

— Вы слишком много позволяете себе, сударь. Этот дворянин — герольд ее величества шотландской вдовствующей королевы. Вас не касается его персона.

— Не касается? Не касается?! Тогда это касается вас, монсеньор, касается короля и всех тех, кому не по нраву, когда их дурачат. Посмотрим, любимчик ли он семейства де Гизов или ряженый скоморох с языком, что у зазывалы. Спросите О'Лайам-Роу. Послушайте, что скажет принц Барроу! — завопил Робин Стюарт, окончательно выйдя из себя. — Слушайте, слушайте!

Рядом с ним непостижимым образом, словно китайский болванчик из коробки, возникло доброе овальное лицо О'Лайам-Роу. Взглянув на арену, принц заявил:

— Боженька ж ты мой! Что же мне говорить-то? Единственный, о ком я хоть что-то знал, был Тади Бой Баллах, которому грозит петля за убийство кучи народу, а второй наш обвиняемый оказался чистым-чистым, как свежевыпавший снег. Лаймонд? Я познакомился с ним в Лондоне. Больше об этом парне мне ничего не известно.