Маннергейм - Леонид Власов Страница 42

Вернувшись на свой командный пункт, генерал получил приказ командующего: «Генералу Маннергейму. Выступить ночью в район деревни Ягельницы и сторожевым охранением прикрыть фланг 11-го армейского корпуса».

На оборонительных позициях

С 5 октября, более девяноста дней, 12-я кавалерийская дивизия прикрывала фланги 11-го армейского корпуса. Кавалерийские полки выдвигались на передовые рубежи и выполняли функции сторожевого охранения. Постоянно во всех направлениях высылались разведывательные разъезды. При проверке сторожевого охранения ахтырцев шальной пулей был ранен начальник штаба дивизии полковник Поляков. На его место по предложению Маннергейма был назначен подполковник Михаил Георгиевич. К этому 32-летнему офицеру Маннергейм приглядывался давно, чувствуя в нем прирожденного организатора, знающего, кому, когда и какую поручить работу. Правда, иногда все смазывала его излишняя горячность, сказывалась южная кровь. Подполковник Георгиевич довольно быстро оправдал надежды своего командира, став хорошим и очень строгим начальником штаба.

Полки дивизии постоянно меняли свои оборонительные позиции, задерживаясь не более чем на 5–10 дней в одном и том же месте. Пребывание штаба дивизии в деревне Каличковцы надолго запомнилось Маннергейму. Его с адъютантом квартирьеры разместили в зажиточном крестьянском доме. Чисто вымытые полы, свежепобеленные стены, в изголовьях кроватей — горы белых подушек. На всем печать достатка и сытости. Старшая дочь вдовы — хозяйки дома была красавицей. На ее прекрасном смуглом лице читалось малейшее изменение настроения и чувств, а глаза девушки чаровали своей подкупающей детской наивностью. Ее молодое тело — гибкое и точеное — было идеально красиво.

Генерал долго приглядывался к девушке, рассказывал в своих устных воспоминаниях ротмистр Скачков — адъютант Маннергейма. Ему нужна была большая сила воли, чтобы одолеть и прогнать наваждение от этой веселой хохлушки, постоянно уходя в другой, чуждый ей, фронтовой, армейский мир. В мечтах генерала недоступное казалось более прекрасным и более желанным, чем в действительности.

«Что это происходит со мной?» — вечерами думал Маннергейм, подписывая груды документов.

Чтобы чаще видеть эту девушку, барон отказался от своих вечерних конных прогулок. Перенес многие штабные работы в свой дом. Ограничил число посетителей, принимая офицеров только по очень важным делам. Постоянно отменял встречи с начальником штаба, выслушивая только доклады дежурного офицера.

Анна, так звали девушку, видимо, понимала состояние Маннергейма, долго занималась в его комнатах уборкой, сменила свой передник на красивое, вышитое крестиком платье, рельефно подчеркивающее ее упругую грудь. Однажды, подойдя к работающему за столом генералу, она слегка дотронулась до его аксельбантов, спросив:

— Пан генерал, а зачем у вас эта цацка?

— Милая Аня, это не цацка, а символ того, что я офицер свиты императора. Не стесняйся, сядь рядом со мной, пожалуйста.

Дальше был… поцелуй. Он казался для Густава вечным… С этого момента Анна стала самой близкой и желанной. Далеко в прошлое сразу же ушли все женщины, которых он любил.

Однако жизнь более прозаична, чем кажется человеку. Скоро Анна показала себя с другой, совершенно неожиданной стороны. В один из вечеров, проезжая около дома, где жили офицеры Оренбургского казачьего полка, барон услышал пьяные песни и женский визг. Войдя в комнату, полную табачного дыма, Маннергейм увидел Анну, которая сидела на коленях чернобородого казака и что-то крикливо рассказывала. При виде генерала офицеры вскочили со стульев и встали по стойке «смирно». Девушка, одернув юбку, с перекошенным недоброй улыбкой лицом, быстро вышла из комнаты.

Еще несколько дней, пока дивизия стояла в Каличковцах, генерал жил под одной кровлей с Анной, но избегал встречаться с ней — слишком сильным было чувство презрения и потерянных надежд.

Когда полки дивизии перешли в селение Ягольницы, командир 11-го армейского корпуса приказал Маннергейму выделить из частей его дивизии один эскадрон и направить его на Высочайший смотр в город Гржималов. Генерал отрядил эскадрон улан под командой полковника Чекатовского. Смотр прошел успешно. Уланы получили благодарность царя за свою выправку.

Николай II так описывал в своем дневнике этот смотр: «…Долго пришлось ехать потом в район 9-й армии, куда прибыли около четырех часов 13 октября. Здесь встретил генерал Лечицкий. Парадом представителей от армии командовал генерал Сахаров — командир 11-го армейского корпуса. Тут тоже части представились отлично. Славные, бодрые выражения лиц, душу радующие! Среди прочих видел взвод своих улан, пластунов и сборную сотню Кавказской туземной дивизии. Начало темнеть, и надо было возвращаться в поезд».

Октябрь — декабрь 1915 года были утомительными для солдат и нелегкими для офицеров. Редко приходилось спокойно поспать ночь. Часто поздно вечером Маннергейм вызывал к себе в штаб то командиров бригад, то командиров полков, иногда, если дело касалось солдат, то и командиров эскадронов. В штаб дивизии приходилось ездить чаще всего вечером, в темноте, по грязной размокшей дороге. Вернувшись и отдав предварительные распоряжения, командиры не могли спокойно лечь спать, так как всегда ночью приходила диспозиция на следующий день, говорящая о том, какие части дивизии куда завтра будут направлены. На основании ее надо было написать и разослать приказы командирам эскадронов и начальникам отдельных подразделений и команд. Иногда в диспозициях, приходящих из вышестоящих штабов, встречались указания и предложения, противоречащие решениям генерал-майора Маннергейма. Приходилось вновь ехать к нему в штаб, так как барон запрещал обсуждать оперативные вопросы по телефону, памятуя о том, что враг мог их прослушать.

Само понятие ночного отдыха для офицеров дивизии было весьма относительным. Штабы бригад и полков, входящих в дивизию, состояли из двух — четырех офицеров, которые обычно размещались вместе с командирами бригад и полков. Здесь же был дежурный телефонист. Один из офицеров штаба в порядке очередности был ночным дежурным, принимающим донесения и телефонограммы. Поражало, каким малым количеством часов сна офицер мог при надобности обойтись.

Поездка в Киев

Просматривая сводки о потерях, которые постоянно несла дивизия, генерал Маннергейм обратил внимание на значительный рост простудных заболеваний. Причиной этого были ранние холода, а зимнего обмундирования солдаты и офицеры не имели. Плохо было с обувью, полученной еще в начале войны. Она порядочно истрепалась.

Генерал много раз обращался по этому вопросу к армейским интендантам, но дальше обещаний исправить положение дело не шло.

Во время одной из встреч с командиром 2-го кавалерийского корпуса генералом Раухом Маннергейм с возмущением заявил, что, видимо, зимой его полки будут воевать «в трусиках и майках».

— Что это за глупые шутки, барон? — возмутился Раух.

— Нет, это не шутки, ваше превосходительство, мои солдаты раздеты и разуты. Наше высокое армейское интендантство отделывается обещаниями. Видимо, мне самому придется ехать в Киев и все доставать для дивизии.