Приключения русского художника. Биография Бориса Анрепа - Аннабел Фарджен Страница 42

Париж, 14-й округ, Рю Персеваль, 16.

Моя драгоценная, спасибо тебе большое, спасибо большое за письмо из Хай-Кокетт, которое я обнаружила, придя домой к обеду сегодня вечером. Я ответила на твое письмо в тот же день, как отвечаю и на это, то было помечено 7 февраля и адресовано в Олдерни-Мэнор. Это я собираюсь отправить Род-жеру, так как не уверена, станут ли его пересылать тебе из Олдерни или с Мэллорд-стрит. Я здорова, только устаю, потому что непрерывно работаю. Не расстраивайся из‑за того, что может сделать или сказать Борис. Я думаю, пытаться щадить его самолюбие – дело безнадежное. Он просто хочет делать все наперекор, потому что не может подчинить тебя. Честное слово, не знаю никого с таким талантом прекословить. Я сразу в нем это заметила – на редкость бессмысленный эгоизм. Слушайся Роджера Фрая – он английский джентльмен (уже одно это многое значит) и твой адвокат. У тебя будет масса возможностей проявить доброту к Борису, после того как все уладится, – он всегда будет готов принять “щедрость твоей души”. Мужчины в большинстве своем странные создания, но англичане – самые лучшие на свете джентльмены! Чем больше живу, тем больше я в этом убеждаюсь. Бедная моя овечка, я рада, что ты провела одну ночь вне дома – бедняжка [Анастасия] имеет свои резоны, и ее слабость наследственная. Как бы я хотела помочь тебе, дорогая, но в настоящее время, вплоть до нового денежного перевода, у меня нет ни су, и я живу очень стесненно. Бабе, возможно, понадобится несколько лет, чтобы преодолеть дурной пример, который подавал ей отец в течение всей ее недолгой еще жизни, и тебе не следует слишком печалиться, дорогая, потому что на самом деле она тебя любит, но не осмеливается проявлять свои бурные чувства в школе и срывается на тебе.

Думаю, он вернее других знает, где ты находишься.

В последнем письме я просила тебя сказать мистеру Бренану, что хотела бы снять его виллу на год с 1 июня за 20 фунтов. Мне не удалось самой ввернуть об этом словечко – он надавал мне столько советов по поводу Бориса, тебя и Маруси, когда узнал от “Фрая”, как он его назвал, что ты живешь у мистера Лэма! Не очень хорошая манера, подумала я, к тому же похоже на сплетни; впрочем, на виллу это никак не повлияет. Пойду и отправлю письмо сегодня же, уже становится поздно, а так как вокзал Монпарнас – единственное безопасное место, то больше писать не буду. Дорогая моя, предоставь Бориса адвокатам. Конечно, я напишу Бабе и мальчику [Игорю] тоже, если ты пришлешь мне его адрес, – вечером я не могу рисовать!

Твоя любящая мама.

Когда Борис понял, что примирение невозможно, он отправил Хелен письмо, в котором спрашивал, может ли он арендовать у нее дом на Понд-стрит, поскольку у него хранится там несколько тонн мозаики, построена печь и вообще нет другого дома. Хелен согласилась при условии, что он будет уезжать, когда она с детьми будет бывать там на каникулах.

– Нет! – сказал он. – Прятаться от детей для меня абсолютно невозможно!

О романе Хелен и Фрая, естественно, ходило множество сплетен. Этель Сэндз писала своей подруге Нэн Хадсон:

Борис чувствует, что не может согласиться с мнением блумс-берийцев в этом деле, и у них произошел разрыв. Как ужасно для бедного Бориса потерять свою родину, состояние, положение, а теперь еще и жену. Карьера его, безусловно, связана с передовой группой художников, которой управляет Р. [Роджер]. ‹…› Конечно, я подозреваю, что Борис сам не был le mari le plus fidèle [54], что ослабляет его позиции.

Джордж Кеннеди попытался заставить Бориса подписать документ, подтверждающий, что он принимает на себя долг в размере 2000 фунтов (предположительно принадлежавших Хелен), на которые они оба жили, пока Борис не мог найти работу в конце войны. Поверенный, к которому обратился Борис, заявил, что никаких оснований брать на себя этот долг у Бориса нет. Наконец поверенный Фрая написал Борису с просьбой о встрече, чтобы обсудить его будущие отношения с женой. Письмо это осталось без ответа. Борис увиделся с Хелен только после смерти Фрая восемь лет спустя.

Глава девятнадцатая Работа

Важные для карьеры Бориса мозаики были созданы до того, как семейный разлад достиг своей кульминации. Одна мозаика была сделана для Галереи Тейт. В начале 1923 года правление и Чарльз Эйткен, директор галереи, который в свое время рекомендовал Борису Максима Литвинова для работы в Русском правительственном комитете, начали обсуждать вопрос выделения средств для мозаичного пола в Галерее II. Директор сообщил правлению, что мистер Анреп оценил работу вместе с материалом в 675 фунтов и что сумма в 420 фунтов уже ему обещана. Эйткен надеялся увеличить эту сумму. В любом случае мистер Анреп готов выполнить работу, какой бы ни была последующая выплата. Правление решило выплатить сначала 100 фунтов, при условии что Управление общественных работ Его Величества проголосует за выплату такой же суммы. 100 фунтов также пообещал сэр Джозеф Давин.

В 1919 году Фонд национального художественного собрания не без труда приобрел акварельные иллюстрации Блейка к “Божественной комедии” Данте. Фонд хотел, чтобы эти работы хранились вместе и не распродавались по отдельности. Правление Галереи Тейт, рассчитывая выставить их в наилучшем интерьере, поручило Борису украсить пол соответствующей мозаикой. Для Бориса это была удача.

Галерея зала Блейка, как известно, по форме восьмиугольная и составляет тридцать футов в ширину. Посредине находится решетка, через которую подается теплый или холодный воздух, чтобы поддерживать постоянную температуру. Эта решетка оказалась в центре рисунка Бориса, изображавшего восемь остроконечных пирамид мерцающего пламени, которое словно бы полыхало из-под решетки в виде острых клыков. За пирамидами находилось восемь многоугольных панно, содержащих таинственные цитаты из блейковского “Бракосочетания рая и ада”:

Знай, что в стоячей воде отрава; Бездеятельное желание рождает чуму; Лиса кормит себя, льва кормит Бог; В излишестве – Красота; Пруд копит воду, ручей расточает; Упорствуя в глупости, глупец становится мудрым; Очи огня, ноздри воздуха, губы воды, борода земли; Львиный рык, волчий вой, ярость бури и жало клинка Суть частицы вечности, слишком великой для глаза людского [55].

Выбор цитат типичен для весьма необычного сознания Бориса, где совмещались поэзия, юмор, мудрость и намеренная эксцентричность. В его собственных стихах появлялись пророческие пословицы, многозначительные или бессмысленные высказывания о земных и неземных вещах. Он ощущал себя поэтом-художником, чей дух пребывает в особой гармонии с духом его великого предшественника Блейка.

Борис понимал, что его мозаика не должна соперничать с акварелями и рисунками, развешанными на стенах, поэтому выбрал неяркие цвета. Красное пламя было выполнено розовой мареной, но приглушено серым мрамором; фон плесневело-черный; картины, иллюстрирующие цитаты, вместе с надписями представляли собой многоугольные панно.