1941. Козырная карта вождя. Почему Сталин не боялся нападения Гитлера? - Андрей М. Мелехов Страница 43

Но это ещё не всё! Дело в том, что то же самое происходило на Юго-Западном фронте с другим «суперсоединением» Красной Армии – 4-м механизированным корпусом А. Власова (979 танков, из них 414 – КВ и Т-34). Об этом я узнал из статьи Кирилла Александрова «Планировался удар по Румынии в направлении нефтяных месторождений». Базируясь на показаниях генерала Власова, данных 7 августа 1942 года в Винницком лагере для военнопленных, Александров сообщил следующее: «20 июня, выполняя приказ командующего (прим. автора: 6-й армией) генерал-лейтенанта И.Н. Музыченко, Власов объявил в корпусе боевую тревогу, по которой поднял 8-ю танковую дивизию (в/ч № 5427) полковника П.С. Фотченкова и 81-ю моторизованную Калужскую дивизию (в/ч № 5454) полковника Варыпаева, приказав им начать выдвижение в установленные районы сосредоточения в районах Дубровицы и Янова (Львовская область). 21 июня приказал соединениям корпуса продолжать движение ещё западнеерайонов сосредоточения, установленных планом прикрытия госграницы. 32-я танковая дивизия (в/ч 9656) полковника Е.Г. Пушкина начала выход из Львова между двумя и тремя часами ночи 22 июня» (сборник «Сверхновая правда Виктора Суворова», с. 186). Это означает, что в штабе как минимум ещё одного – 4-го – мехкорпуса Красной Армии, базировавшегося на Украине, «красный пакет» был вскрыт в то же время – в 2.00 22 июня, что и в штабе 6-го мехкорпуса, находившегося в Белоруссии. То, что самоубийственное желание идти наперекор приказам Сталина/Жукова/Тимошенко и вскрывать «красные пакеты» вдруг в одно и то же время (и ещё до начала «внезапной» войны) охватило командование двух самых мощных механизированных соединений Красной Армии на разных фронтах, никак не могло быть совпадением. Совершенно очевидно, что это одновременное вскрытие «красных пакетов» со сверхсекретными инструкциями на случай войны не могло являться самодеятельностью, а происходило по приказу из Москвы, отданному Сталиным Жукову и Тимошенко до его отхода ко сну (примерно в 1.00 ночи 22 июня).

Р. Иринархов в своей книге «Красная Армия в 1941 году», цитируя воспоминания А.Л. Шепелева («В небе и на земле», Москва, 1974, с. 75), приводит ещё один релевантный факт, касающийся ВВС: «Готовились к войне и в Ленинградском военном округе, руководство которого ещё в начале июня 1941 года получило указание из Москвы о принятии самых неотложных мер по вводу в строй всех самолётов ТБ-3 1-го дальнебомбардировочного авиационного корпуса. Передававший это приказание заместитель главного инженера ВВС РККА генерал-майор А.В. Винокуров сказал: «...без промедления приступайте к делу. 20 июня 1941 года все работы должны быть завершены. Предстоит выполнять очень ответственные задания» (с. 420). Наконец, уже к 19 июня 1941 года были приведены в «предвоенную» степень готовности № 2 Северный, Балтийский и Черноморский флоты СССР. Согласно уже цитированным выше воспоминаниям тогдашнего наркома ВМФ адмирала Н.Г. Кузнецова, в отличие от армейских начальников, морякам со «сдачей прицелов» голову не морочили. Максимум, что им приказали сделать, – это потратить пару часов на демонстративное сидение в театрах. Да и непонятная ночная директива Жукова/ Тимошенко – «не поддаваться на провокации» – никак не касалась советского военно-морского флота. Им «поддаваться на провокации» разрешили (см. «Накануне», с. 300), что и привело к срыву первых ударов Люфтваффе по советским базам. Никакой внезапности нападавшей стороне реализовать не удалось: к моменту подлёта германских бомбардировщиков, РКВМФ был уже приведён в «военную» степень готовности – № 1.

Пытаясь найти какое-то разумное объяснение всем этим действительно странным фактам, М. Солонин пишет: «Собирая вместе эти разрозненные обрывки исключительно важной информации, мы приходим к выводу, что 21–22 июня 1941 г. происходили события, которые можно интерпретировать как «тайное и частичное» введение в действие плана прикрытия, состоявшееся 19–20 июня» («23 июня – «День М», с. 264). Что ж, вполне возможно... Но ведь буквально на следующих страницах уважаемый историк приходит и к другому, казалось бы, парадоксальному, выводу: «В войсках западных приграничных округов начали происходить без преувеличения загадочные события, которые трудно охарактеризовать иначе, как преднамеренное снижение боевой готовности» (там же, с. 268).

Всё это говорит о том, что нельзя исключать и другое: как демонстративное снижение боеготовности ряда частей и соединений приграничных округов, так и тайное повышение боеготовности большинства других с одновременным их выходом к границе (на исходные рубежи для атаки?), могли являться составными частями совсем другого плана, о котором нам просто ничего не известно.

Чтобы пролить дополнительный свет на малопонятные метания советского политического и военного руководства в период с вечера 21 до утра 22 июня, предлагаю попробовать проследить буквально по минутам, что происходило с процессом принятия решений в Западном Особом военном округе. При этом я буду ориентироваться преимущественно на показания, данные на допросах в НКВД бывшим командующим округом/фронтом генералом армии Павловым, а также на уцелевшие и опубликованные боевые документы Западного фронта и воспоминания очевидцев.

Начнём с последней предвоенной ночи – с 20 на 21 июня. Как мы уже говорили выше, в 2.40 утра 21 июня 1941 года из штаба округа в Москву ушла шифровка, в которой было сказано: «основная часть немецкой армии в полосе против Западного Особого военного округа заняла исходное положение». Как мы помним, это известие о готовности Вермахта к нападению почему-то не вызвало в Москве ажиотажа. Сталина никто не будил, срочное совещание в его кабинете никто не собирал, а Жукова с Тимошенко не усаживали писать «предупреждающие» директивы. Невзирая на совершенно очевидное намерение немцев напасть в ближайшие часы, как в штабе Западного ОВО (фронта), так и в Генштабе царило полное хладнокровие. Уже одно это, с моей точки зрения, совершенно однозначно говорит о том, что как в Москве, так и в Минске прекрасно знали о деталях германского плана, включая и точные дату/время удара, который предполагал нанести Гитлер.

Мало того, невзирая на сгустившиеся над округом тучи и постепенно нараставшее (особенно на уровне командиров приграничных частей и соединений) нервное напряжение, в течение дня 21 июня в некоторых частях сознательно и демонстративно (а иногда, как мы помним, и под присмотром прибывших из Москвы комиссий) были осуществлены демонстративные мероприятия по снижению боевой готовности. Напомню, что вечером того же дня генерал Павлов столь же показным образом отправился наслаждаться прекрасным. После спектакля с демонстративным просмотром «Свадьбы в Малиновке» (прерывавшегося не только аплодисментами, но и тревожными докладами разведчиков) командующий фронтом направился в штаб – ждать сигналов из Москвы. Точно таким же образом поступили и десятки (если не сотни) других военачальников на других фронтах, а также высшее руководство РКВМФ, флотов и спецслужб – НКВД и Разведупра. Началось «великое сидение», о котором я писал в начале данной работы. Подчеркнём в очередной раз, что, по собственному признанию Г.К. Жукова (а также как минимум десятка других мемуаристов), телефонная связь ВЧ с фронтами и флотами (а также окружных штабов с армейскими) работала устойчиво и без перерывов. Первые звонки наркома обороны и начальника Генштаба «на места» никак не могли раздаться ранее 22.45–23.00 21 июня: согласно журналу посещений Сталина, они покинули совещание в кремлёвском кабинете вождя в 22.20 и просто не смогли бы добраться до своих собственных офисов и «сесть на телефоны» раньше указанного времени.