Из СМЕРШа в ГРУ. "Император спецслужб" - Анатолий Терещенко Страница 43

И месть гуляла по стране. Уже два года, как сидел в тюрьме бывший начальник Петра Ивановича, всесильный хозяин СМЕРШа и министр госбезопасности СССР генерал-полковник Виктор Семенович Абакумов, о работе с которым во время войны и в послевоенный период остались у Ивашутина приятные воспоминания.

Дождливым июньским днем все того же приснопамятного пятьдесят третьего Петр Иванович с неохотой вошел в ставший неуютным кабинет. Стекла окон штриховали струи косого дождя, тонкими, нитеобразными ручейками сбегавшие вниз. Пахло эмалевой краской от покрашенных стен в коридоре. Ему стало душно, он открыл широкую фрамугу. В полуоткрытое окно, несмотря на дождь, сразу же вслед за свежестью ворвались запахи цветов, высаженных в клумбах, — каштаны уже отцвели. Он прошелся по ковровой дорожке кабинета от стола до двери и обратно.

Радоваться было нечему. Несколько дней тому назад в Москву срочно без объяснения причин вызвали сначала шефа — министра внутренних дел Украины Павла Яковлевича Мешика, а потом его первого заместителя Соломона Рафаиловича Мильштейна. Оба в Киев больше не возвратились. Прошел слух, что их в советской столице — прямо на Лубянке — арестовали.

После этого теперь уже ставший заместителем министра внутренних дел УССР генерал-лейтенант Петр Иванович Ивашутин ощутил на себе вакуум власти и тревогу за собственную безопасность. Он приходил на работу, как и раньше, к 8.00 и сидел в кабинете отшельником до 2–3 часов ночи. Все еще по инерции продолжал сталинский ритм работы. Но в этой обстановке страшно было ощущать себя одиноким. Ему никто не звонил, озабоченная нестабильностью секретарша не приносила никаких служебных документов, за исключением немногих центральных газет.

Он заметил, что в коридоре сослуживцы сторонились своего начальника и часто, проходя мимо, опускали головы. Это было то состояние, в котором виноватый — боится закона, невиновный — судьбы.

Генерал тяжело переживал состояние своей ненужности. Больше того, он ждал ареста, хотя где-то внутри понимал, что никаких преступлений не совершал. Всю войну находился на фронте в системе военной контрразведки СМЕРШ, после войны снова оказался на войне, теперь уже с бандеровщиной на Украине. Трофеев дорогих не привез, за исключением авторучки и перочинного ножа. За хорошую работу всегда отмечался правительственными наградами, обещали дать даже Героя, и… вдруг оказался совсем в неуютном положении — ненужным человеком.

«Не пойму, что это за жизнь. На войне враг был впереди, здесь неизвестно, кто твой враг, а кто друг, — размышлял заместитель министра внутренних дел УССР и бывший начальник управления военной контрразведки ряда фронтов. — Да, в этой обстановке трудно что-нибудь предвидеть, а особенно — будущее. Но сейчас нельзя даже предвидеть настоящее, которого может не стать в одно мгновение. Вызовут в Москву или зайдут офицеры из комендатуры, после чего следователи уведут в подвал. А там будут требовать признания. Признаться! Но в чем? А в том, чего они захотят, чтобы я сказал, а потом написал и подписался. Приходится бояться не закона, а судьбы.

Кончилась такая кровавая война, надо радоваться миру и строить, строить, строить. Поднимать порушенное, а не воевать с людьми. Получается, если правительство не доверяет народу, то оно, это правительство, должно распустить его и выбрать себе другой народ. Глупость. Снова волна репрессий… Нет, что-то не в порядке в нашем новом королевстве…»

Череду печальных мыслей наконец-то прервал телефонный звонок. Звонила супруга, интересовалась, что ему приготовить на ужин.

— Маша, ты же знаешь, я непривередлив. Но сегодня хочется чего-нибудь остренького, — искренне ответил супруг.

— Чего же? Толченочку с соленым огурчиком или драники с селедочкой?

— Конечно, драники, наши — белорусские.

— Есть, товарищ командир, — пошутила Мария Алексеевна…

В режиме молчания мучительно тянулись дни с половинками ночи. В душе иногда поднималась волна негодования из-за несправедливого отношения к себе со стороны начальства. Где-то он читал, что верное средство рассердить людей и внушить им злые мысли — заставить их долго ждать. Только ждать — чего? Для него в сложившейся ситуации — ареста, а может, и смерти от людей, скорых на расправы. Но приходили минуты, когда смелость и надежда гуляли в просторах души. Они успокаивали его и словно говорили хозяину кабинета: опасность всегда существует для тех, кто ее боится, не бойся, ты же прошел такую войну и войну после войны на Украине.

Он поверил подсказке и несколько успокоился. Читал и перечитывал приносимые секретаршей газеты, этот процесс несколько отвлекал от черных мыслей и на некоторое время успокаивал пленника обстоятельств.

«Кто придумал мне эту пытку? — задавал и задавал себе один и тот же вопрос изо дня на день Ивашутин. — И все же я думаю, придумал эту пытку деспотизм власти, чтобы отнять у человека последнее право — право молчать».

Во время обеденного перерыва он решил просмотреть тогда модную газету — «Литературку». Он взял со стола сороковой номер «Литературной газеты» от 3 апреля 1954 года. Его внимание привлекла одна забавная публикация. Он стал читать ее в голос:

«На географической карте СССР нанесены 1900 условных знаков — силуэт здания с заводской трубой, рядом — большая булка. Это города, рабочие поселки и крупные населенные пункты, в которых уже работают хлебозаводы и механические пекарни. Еще 372 хлебозавода будут построены в ближайшие 2–3 года…

Только повышение механической выпечки дает возможность полностью удовлетворять возросший спрос населения в хлебных изделиях. После шести снижений цен (1947–1953) потребление хлеба в нашей стране возросло в 2,6 раза, в том числе белого хлеба — больше, чем в 6 раз».

«Дай бог, чтобы это было правдой, — подумал Петр Иванович, — а еще хочется, чтобы снижения цен шли и дальше. Народ еще до конца не отогрелся после войны. Достатком людей последние годы не баловали».

Жизнь после Сталина почти не изменилась. Правда, Хрущев вводил в нее незначительные поправки, отправлял законы на починку, делал заплаты на конституции и самой стране тогда, когда нужно было чинить либо всю страну, либо по частям — республики.

* * *

Март 1954 года. Бывший начальник легендарного СМЕРШа и руководитель Петра Ивановича Ивашутина — Виктор Семенович Абакумов все еще сидел в следственном изоляторе и ждал суда. Его расстреляют в Ленинграде 19 декабря 1954 года — в День военного контрразведчика — через один час пятнадцать минут после вынесения приговора. Ему даже не дадут возможности обратиться с просьбой о помиловании. Сорок шесть лет и вся жизнь. Он выкрикнет: «Я все напишу в Политбюро». Однако договорить не пришлось, — пуля попала ему в голову…

Расстреляли «апостола» СМЕРШа его же колеги-чекисты. Он пал жертвой «подковерной борьбы» политиканов и в первую очередь Никиты Хрущева.

Жена Абакумова, Антонина Николаевна, вместе с сыном провела за решеткой 2 года и 8 месяцев. Вышла на свободу с малолетним сынишкой 9 марта 1954 года. А через десять месяцев, 26 января 1955 года, ее вызвали в милицию, где отобрали паспорт и выдали взамен другой — без права проживания в Москве. Такой приказ мог дать только один человек — новый хозяин Кремля. Жертва много, очень много знала такого, чего опасался новый «вождь», еще не завершивший потрошение своих архивов. Поэтому-то он и торопился с казнью руководителя СМЕРШа — пленника Крестов.