Элоиза и Абеляр - Режин Перну Страница 43

Но Абеляру было суждено увидеть лишь первые робкие «шаги» своего самого успешного начинания, его же участь состояла в том, чтобы с горечью нести груз поражения, поражения еще более тяжелого из-за того, что

Абеляру было свойственно излишне драматизировать жизненные тяготы.

Итак, Абеляр вернулся в монастырь Святого Гильдазия Рюиского. Состояние дел в аббатстве за время его отсутствия нисколько не улучшилось, скорее наоборот, усугубилось; монахи вконец обезумели. Если верить Абеляру, они даже не останавливались перед попытками убить его.

«Сколько раз они пытались отравить меня, подобно тому, как отравили когда-то святого Бенедикта… Так как я всегда был настороже и следил, насколько то было в моих силах, за тем, что мне давали есть и пить, то они попытались отравить меня во время совершения таинства причастия, бросив в чашу некую ядовитую субстанцию. В другой раз, когда я отправился в Нант проведать заболевшего графа и остановился в доме одного из моих братьев по плоти, они вознамерились избавиться от меня при помощи яда и использовать для этой цели одного из сопровождавших меня слуг, рассчитывая, без сомнения, на то, что я гораздо меньше буду остерегаться такого рода козней вне стен монастыря; но Небесам было угодно, чтобы я даже не прикоснулся к пище, для меня приготовленной. Один монах, коего я привез с собой из аббатства, по неведению отведал ее и тотчас же умер; слуга же из числа прислуживавших мне монахов, бывший виновником сего происшествия, напуганный как угрызениями совести, так и очевидностью его виновности, бежал».

В довершение всех бедствий во время одного из частых переездов (Абеляр рассказывает, что он старался как можно меньше находиться в собственно аббатстве и подолгу жил в небольших обителях, хранивших ему верность) он упал с лошади и сильно повредил себе шейные позвонки; впоследствии он долго не мог оправиться от этого очередного несчастья. Он попытался было принудить самых опасных, самых непокорных монахов покинуть монастырь. По настоятельной просьбе Абеляра папа Иннокентий II назначил легатом его преданного друга Готфрида Невского, епископа Шартрского, чтобы помочь восстановить порядок в монастыре. Однако, как пишет Абеляр, монахи «не успокоились: недавно, после изгнания из монастыря тех, о ком я говорил, я вернулся в монастырь, доверившись тем, что внушали мне меньшее недоверие, но я нашел, что они еще хуже изгнанных. Теперь речь шла не о яде, а о железном мече, острие которого они направили прямо мне в грудь. Я едва-едва избежал гибели, меня укрыл у себя один из местных владетельных сеньоров».

На этом «История моих бедствий» заканчивается; Абеляр завершает свое повествование размышлениями, на которые его вдохновило изучение Священного Писания и истории святого Иеронима, чьим наследником Абеляр себя считал, поскольку оба они пострадали из-за клеветы и человеческой ненависти. Он приходит к выводу, что истинный христианин не может питать надежду на то, что в своей жизни не подвергнется гонениям, и поэтому призывает всех научиться переносить испытания с тем большим смирением, чем более они несправедливы. «А так как все происходит по промыслу Божьему, то каждый христианин должен утешиться тем, что Господь в Своей доброте и милости ничему не дозволяет совершиться вопреки Своим провидческим предназначениям, и Он сам берет на Себя труд все, что бы ни случилось, привести к хорошему концу». А потому Абеляр призывает своего друга, которому и адресована «История моих бедствий», написанная в виде письма, последовать его собственному примеру и, обращаясь к Господу, восклицать не только устами, но и сердцем: «Да будет воля Твоя!»

Прошу тебя, прекрати твои вечные жалобы, перестань высказывать сожаления об узах любви, сковывавших тебя

«Письмо, друг мой, которое вы написали одному из ваших друзей, дабы его утешить, недавно волей случая дошло до меня… Сомневаюсь, чтобы кто-нибудь смог бы без слез читать или слушать рассказ о подобных испытаниях. Что до меня, то оно тем паче заставило меня вновь ощутить мою боль, что детали в нем были описаны с чрезвычайной точностью и очень ярко».

Так выражает свои чувства Элоиза. По ее словам, «История моих бедствий» попала ей в руки случайно. Надо сказать, что в то время рукописи ходили по рукам точно так же, как позднее станут передавать друг другу различные печатные произведения; их читали вслух в кругу друзей, их переписывали; скорость их распространения иногда удивляет. «История моих бедствий» получила широкое распространение в кругу людей образованных, в школах и монастырях, и процесс этот шел очень быстро. Кстати, а не преследовал ли Абеляр, создавая это произведение, некоей тайной цели? Не руководствовался ли он желанием немного «оживить» интерес к своей особе? Кое-что подталкивало исследователей к подобным мыслям, и нам эти предположения кажутся вполне обоснованными. В то время Абеляр уже покинул монастырь Святого Гильдазия Рюиского, быть может, найдя приют в лоне своей семьи, где он, вероятно, подготавливался к возвращению в Париж, дабы вновь приступить к преподаванию на холме Святой Женевьевы. Тогда же он добился освобождения от столь нежеланной для него должности аббата в монастыре Святого Гильдазия Рюиского.

Описывая свои злосчастья, Абеляр, сам того не ведая, затронул очень чувствительную струну, которой предстояло еще долго вибрировать от его прикосновения. На «Историю моих бедствий», облаченную в форму письма к другу, последовал ответ настолько неожиданный, что оказался повергнут в смущение тот, кому было адресовано это ответное послание, то есть Абеляр. Написала ответ на «Историю моих бедствий» Элоиза, положив тем самым начало их переписке.

Во второй раз мы слышим голос Элоизы. Впервые, как мы помним, она возвысила свой голос — совершенно неожиданно для Абеляра, — когда решительно воспротивилась заключению брачного союза между Абеляром и ею. На сей раз мы слышим не протест, а крик, преисполненный боли и возмущения; это крик женщины, настаивающей на своем праве быть рядом с супругом, пусть даже и для того, чтобы разделить с ним его страдания; женщины, не желающей быть отстраненной от событий его жизни и от его забот; наконец, в этом послании слышится крик боли страстной любовницы, не смирившейся с тем, что ужасная развязка положила конец ее любви и любовным утехам, воспоминания о которых и сейчас, годы и годы спустя, красной нитью проходят через бесцветность и скуку ее повседневной жизни.

Письмо Абеляра представляет собой хоть и горестное, но все же размеренное, спокойное повествование, письмо Элоизы — это вопль боли, изданный со столь необузданной силой, что он до сих пор волнует читателя, несмотря на разделяющие нас века, на устаревшие обороты речи и на приблизительность переводов. Прежде всего этот крик выражает ту боль, что испытывает Элоиза при мысли о страданиях Абеляра: «Гонения, коим вы подверглись по наущению ваших бывших учителей, гнуснейшие оскорбления и увечья, причиненные вашему телу, ужасная зависть и страстная злоба, с коими подвергли вас преследованиям ваши бывшие соученики Альберик Реймсский и Лотульф Ломбардский…»

Причиняли ей боль и воспоминания о тех унижениях, что вытерпел Абеляр на Суассонском соборе, о преследованиях, которым он подвергался как в Сен-Дени, так и позднее в Параклете, и наконец, мысли как о венце всех бедствий Абеляра, о жестокости и насилии, проявляемых по отношению к нему со стороны «этих скверных, гадких монахов, коих вы именуете своими детьми». Выслушав рассказ о столь ужасных невзгодах, по словам Элоизы, «маленькое стадо» невинных овечек, то есть монахинь, проживавших в Параклете, пришло в волнение и ежедневно с сердечным трепетом ожидало известия о смерти того, кто был их благодетелем и духовным отцом. Но к чувству сострадания, как мы явственно ощущаем, в письме Элоизы примешивается чувство не менее горестного и болезненного изумления: вне зависимости от того, существовал ли в действительности тот «друг», которому в форме письма адресована «История моих бедствий», или был он лицом вымышленным, придуманной фигурой лишь для того, чтобы поведать историю злоключений философа широкой публике, Абеляр сделал для этого человека (или для общества) то, чего с гораздо большим на то правом ожидала от него сама Элоиза: он написал письмо! Она почувствовала себя уязвленной в самом ранимом месте, в самой глубине души при чтении письма Абеляра, предназначенного не для ее глаз, адресованного не ей. И ее собственное первое послание написано с единственной целью: потребовать от Абеляра сделать для нее то, что он сделал для другого или для других; она выражает страстное желание — что бы с ним ни случилось, «разделить с ним его горести и его радости», для того чтобы либо облегчить его тяготы, либо узнать о том, что, по ее выражению, «буря улеглась». В Элоизе вновь просыпается женщина, мыслящая логически и прибегающая к логическим доводам, чтобы убедить Абеляра в своей правоте, ибо ее письмо является в равной мере и воплем страсти влюбленной женщины, и превосходной пылкой защитительной речью опытной дамы-адвоката.