Истоки контркультуры - Теодор Рошак Страница 43

Против технократической магии слов Гинзберг протестует в «Сутре водопада Уичита»:

Война – язык,ОскверненныйДля Рекламы,Язык, используемыйКак магия, для власти над миром,Язык черной магии,Формулы реальности.Коммунизм – девятибуквенное слово,Употребляемое низшими магамиС неверной алхимической формулой превращения земли в золото.Похотливые колдуны действуют вслепую,По затасканной технологии мандрагоры…

Правительства всегда прибегали к лингвистическому камуфляжу, чтобы скрыть реальность, – этот порок не только нашего бюрократического аппарата. Маркузе с проницательностью показал, как бесконечно повторяемые вербальные формулы Советского Союза – «разжигающий войну капиталистический империализм», «народная демократия», где всегда одно и то же прилагательное сочетается с одним и тем же существительным – используют марксистский лексикон для такой же умышленной непонятности [149]. Но особая ирония нашей ситуации в том, что клинически объективные технические термины применяются с целью околдовать и затуманить наш разум.

Когда наука и разум государства поставлены на службу политической черной магии, можно ли винить молодых за то, что они очертя голову бросаются в оккультный юнгианский компот в поисках «золотых вибраций», способных отвратить беду? Они быстро пресыщаются тем, что нашли. Они все глотают целиком – и в результате получается крайне самоуверенное нелепое истолкование. С религиями играют как с погремушками. Группа световых шоу в Детройте называет себя «Выпученные глаза Гаутамы», а «Битлз» становятся задумчивыми новообращенными одного особо простодушного свами, который дает рекламу своих мистических изделий на каждой станции лондонской подземки, лишь для того, чтобы бросить его через несколько месяцев как вышедшего из моды.

По большому счету молодые не понимают сути религиозных традиций. Нельзя найти вековую мудрость, щеголяя экзотическими афоризмами; нельзя постичь учение или религию, навесив талисманы и принимая ЛСД. Максимум, что выйдет из этого поверхностного копошения, – какой-нибудь простой в применении синкретизм а-ля Тимоти Лири, где «каким-то образом» все едино, и неважно, как именно. Пятьдесят лет назад, когда свами Вивекананда впервые принес учение Шри Рамакришны в Америку, он убедил группу дилетантов из высшего общества в него поверить. Результаты нередко оказывались столь же смехотворны, сколь и эфемерны. Однако в нашей молодежной культуре все только начинается. Во вздувшемся приливе открытий, проб и нетерпеливого интереса вряд ли можно ожидать дисциплинированного порядка в занятиях молодежи, и, конечно, безумием было бы попытаться угадать порядок в этом счастливом хаосе. Они случайно напали на давно закопанный драгоценный клад и сейчас заняты тем, что пропускают сквозь пальцы оригинальные побрякушки.

При всей часто бездумной вульгарности, при всей склонности потеряться в экзотическом сумбуре здесь действует мощная и важная сила – единодушная готовность молодежи отбросить укоренившиеся предрассудки в отношении мифов, религии и ритуалов. Как мы уже убедились, жизнь Разума (с большой буквы) не в состоянии предложить политику цивилизованных улучшений, о которых когда-то писали Вольтер и Кондорсе. Разум, материальный Прогресс, научное мировоззрение во многих отношениях оказались грандиозным суеверием, основанным на сомнительных, но хорошо завуалированных гипотезах о человеке и природе. Сказано, что наука процветает на грехе недосказанности. Это достаточно верно. Три сотни лет недомолвки копились, как отвалы шлака вокруг валлийских шахтерских поселков, колоссальные отвесные горы несбывшихся человеческих желаний, грозящие обрушиться бесстрастной лавиной. Невозможно далее игнорировать тот факт, что наша концепция интеллекта катастрофически сужена превалирующей, особенно в университетах, аксиомой, что жизнь духа – это (1) пограничное безумие, которое лучше оставить художникам и маргинальным визионерам, (2) историческое кладбище для эрудитов в ископаемых ученостях, (3) очень специализированный раздел профессиональной культурологии, (4) устаревший словарь, все еще используемый духовенством, но разумно спускаемый на тормозах его наиболее просвещенными представителями. Ни с одним из этих подходов живая сила мифа, ритуала и обряда не может проникнуть в интеллектуальный истеблишмент и получить какое-то экзистенциальное (в противоположность чисто академическому) значение. Если традиционное образование затрагивает эту сферу, то, как правило, исключительно ради информации, а не ради надежды на спасение.

Когда ученые и интеллектуалы свысока урезают нашу духовную жизнь, мы получаем «светский гуманизм среднего класса», о котором Майкл Новак [150] метко сказал:

«Он смирен в своем агностицизме и остерегается «мистических полетов» метафизиков, теологов и мечтателей; он сухо и с осторожностью относится к возвышенным, страстным материям, составляющим предмет высокой литературы и философии. Он ограничивает себя этим миром и его заботами, которые, к счастью, в основном укладываются в точные формулировки и имеют пусть ограниченную, но приятную определенность» [151].

Можно ожидать, что многие студенты нового поколения начнут отвергать этот редуктивный гуманизм, требуя глубокого изучения темной стороны человеческой личности, которая столько лет носила ярлык «мистика», навешенный доминирующей культурой. Из-за того, что возрождение интереса к мифам и религиям несет в себе потенциал обогатить нашу культуру, кто-то отчаивается, когда нередко молодежь в своем невежестве все упрощает до эзотерической коллекции однородных символов и слоганов, смутно-вызывающих и абсолютно тривиальных. Вместо культуры у нас получается коллаж, сваленные в кучу разрозненные феномены, будто кто-то растащил «Энциклопедию религии и этики» и «Тайны небесные» [152] на экзотические отрывки. Например, кто-нибудь открывает андеграундную «Интернэшнл таймс» в Лондоне и находит большую статью об Алистере Кроули. Восторги не заходят дальше сенсационной поверхности: а насколько ближе такой человек допустит к себе? В андеграундной прессе доминирует принцип инверсии: обычные газеты сказали бы «скандально», а мы говорим «прелестно». Но дальше этого понимание не заходит. Никто не хочет разбираться, все хотят манипулировать: не задавайте вопросов по теме, просто нацепите ее на древко и размахивайте, как флагом. Именно на этом этапе молодежи, которая предлагает нам, по моему убеждению, много такого, над чем очень интересно работать, нужна помощь зрелых умов, чтобы провести четкую границу между глубоким и мелким, суевериями и мудростью.

Ибо то, к чему они ощупью пробираются через свою мрачную религиозность, имеет принципиальное отличие. Истина тут вот в чем: ни одно общество, даже наша сугубо светская технократия, не может обойтись без тайн и магических ритуалов. Это общественные связи, невербализованные условия и мотивации, которые вплетаются в общую ткань социума и требуют периодического коллективного подтверждения. Но есть магия, открывающая и оживляющая дух, и есть другая магия, цель которой умалять и обманывать. Есть ритуалы, навязанные сверху ради гнусных манипуляций, и есть другие ритуалы, в которых участвуют на демократической основе, чтобы освободить воображение и научиться самовыражению. Есть тайны, которые, подобно государственным, не лучше грязных секретов; но есть и другие тайны, которые общество (если оно есть) воспринимает с позиции радикального равенства, которыми делятся, чтобы обогатить жизнь благоговением и величием познания.