Повседневная жизнь воровского мира Москвы во времена Ваньки Каина - Евгений Акельев Страница 43

Летней ночью 1735 года, когда Каин совершил побег от своего господина, Камчатка привел своего юного друга под Каменный мост, «где воришкам был погост». Там их поджидала компания московских «мошенников», в числе которых был восемнадцатилетний тезка беглеца. Из «Автобиографии» Каина мы знаем, что Иван Метла стал ему и Камчатке другом. Видимо, не случайно решивший повиниться вор включил Метлу в список тридцати трех своих ближайших товарищей-«мошенников».

Благодаря материалам нескольких судебных процессов, обнаруженным в архиве, мы имеем возможность поближе познакомиться и с этой фигурой.

Первого ноября 1738 года в Московскую губернскую канцелярию было подано доношение ее собственного служащего, канцеляриста Ивана Шабловского. Направляясь «на рассвете дня» со своего двора на работу через Косьмодемьяновский мост, где, как всегда по утрам, было многолюдно, он почувствовал, что какой-то человек пытается вытащить из его кармана шелковый платок. Чиновник схватил было вора, но тот оказал сопротивление и скинул его с моста, а затем попытался скрыться, но был пойман прохожими. Шабловский просил: «…дабы указом Ея Императорского Величества повелено было оного мошенника в Московской губернской канцелярии принять и… указ учинить… понеже я, именованной, от таких мошенников опасен и хожу в канцелярию рано и поздно, дабы мне от таких мошенников не быть убиту до смерти».

Как, наверное, уже догадались читатели, незадачливым «мошенником» оказался Иван Метла. Конечно, на допросе в губернской канцелярии он представил происшествие в совсем другом свете: он, как обычно, шел на работу на суконную мануфактуру Андрея Еремеева. Когда он проходил по Косьмодемьяновскому мосту, «в то время ехал незнаемой чей крестьянин з дровами, и у оного крестьянин из возу взял он тряпицу для завязывания у себя руки, понеже у него… был порезан у левой руки палец». Проходивший мимо канцелярист Иван Шабловский «закричал тому крестьянину, и оной крестьянин тою тряпицу у него, Метлы, взял по-прежнему». Рассердившись, Метла «оного канцеляриста… за то выбранил по-матерне». По этой-то причине Шабловский и приказал солдатам его схватить, он же «в приводах нигде ни в чем не бывал» и «с воровскими людьми не знается» [274].

Насколько убедительны показания Ивана Метлы, оставляем на суд читателей. В этом деле интересно другое. На допросе Метла поведал, что его отец Авдей Борисов сын Шавыкин был крестьянином из дмитровской деревни, принадлежавшей Троице-Сергиевой лавре, но сам он родился в Москве и, в отличие от родителя, не был записан в подушный оклад за этой деревней, а работал на суконной «фабрике». Служащие Московской губернской канцелярии решили разобраться в его истории. В ноябре — декабре 1739 года были собраны справки из Коммерц-конторы, с мануфактуры Еремеева, от стряпчего лавры и даже найден и допрошен отец Ивана Метлы. Таким образом, в деле сложилась уникальная подборка документов о личности этого московского «мошенника»: его собственный рассказ о своей жизни, автобиографические показания его отца, справки из государственных учреждений и с места работы. Если суммировать данные всех этих документов, вырисовывается следующая картина.

Предки Ивана Метлы были «старинные крепостные крестьяне» села Рождественского Дмитровского уезда, принадлежавшего Троице-Сергиевой лавре. Однако по какой-то причине еще в начале XVIII века, задолго до рождения Ивана, семья утратила трудоспособность. Его дед, Борис Иванов сын Шавыкин, «живучи в той деревни, ходил по миру по разным селам и деревням и кормился Христовым именем», отец «ис той деревни сошел к Москве», где несколько лет также «ходил по миру». Нищенствуя в Первопрестольной, он и «прижил» сына, который родился около 1718 года. В 1720-м Авдей Борисов ютился за Серпуховскими воротами у сторожа церкви Вознесения Господня Андрея Фиклистова «для домашней ево работы», а спустя какое-то время переехал с женой и сыновьями в приход церкви Николая Чудотворца в Кузнецах, где стал жить «в надворничестве» в доме поручика Петра Еремеева сына Артемьева. Как раз именно в это время в России осуществлялась налоговая реформа — вводилась подушная подать. Отец Ивана Метлы в 1721 году на некоторое время вернулся в деревню, где был записан в ревизской сказке в категории «прибылых из бегов» [275]. Однако его дети (у Ивана Метлы был старший брат, также названный Иваном) в ревизскую сказку не попали. Очевидно, их не объявили сознательно, чтобы деревенская община платила меньше податей. Так наш Иван Метла вместе с братом и оказался в числе «прописных» душ, которые не числились ни в одной ревизской книге и за которых никто не платил подушных денег. Таких, как Метла, в Москве было немало. Так, из выявленных и проанализированных Е. И. Заозерской данных о 1800 работниках, поступивших на московские мануфактуры в петровское время, следует, что 1450 человек не были записаны в подушные оклады чаще всего именно ввиду ухода с места жительства и бродячего состояния на момент переписи [276].

Объявившись в деревне на время первой ревизии, Авдей Борисов снова уехал в Москву, где продолжились его мытарства — нищенское существование, тяжелая работа, постоянная смена мест жительства. Вот как сам он на допросе описал этот период своей биографии: «…и жил в Москве у купецкого человека Федора Кондратьева года с четыре, а потом жил у купецкого человека Григорья Климентова, кормился [тем, что] нанимался таскал землю. А [как] от него сошел, жил в разных постоялых дворех, кормился работою своею. А ныне он живет за Москвою рекою в приходе церкви Николая Чудотворца» [277].

С десятилетнего возраста Иван Метла начал трудовую жизнь, а к двадцати годам уже имел внушительный «послужной список». Сперва он около года работал и жил на маленькой каразейной мануфактуре купца Ивана Кузнецова, где в 1726 году числилось всего 39 рабочих [278], а затем на более крупных суконных предприятиях Федора Серикова (около трех лет) и Ивана Полуярославцева (около двух лет). Потом он некоторое время трудился у кустарей: сперва в Новой слободе у оброчного крестьянина Василия Григорьева по прозвищу Орешек «прял пряжу шерстяную», затем в Немецкой слободе у иноземки Софьи Мартыновой также «работал прял пряжу шерстяную», а потом он занимался тем же в Ямской Коломенской слободе у ямщика Ивана Федорова сына Колотушки. В 1736 году Иван записался на только что открытое предприятие Андрея Еремеева, расположенное «на бывшем Денежном монетном дворе» в Кадашевской слободе — крупную суконную частновладельческую мануфактуру, насчитывавшую более тысячи работников [279]. В ноябре 1738-го Иван Метла свою профессиональную деятельность охарактеризовал так: «…и при той фабрике имеется он и по ныне действительно работает, чешет шерсть, а найму берет по копейке с полушкой денег с фунта». Кстати говоря, его родной брат Иван Авдеев сын Шавыкин также работал на суконных «фабриках» [280].