Король Георг V - Кеннет Роуз Страница 43

Виконт Эшер надеется, что Ваше Величество простит его за то, что он рискнул высказать подобные замечания…

Виконт Эшер смиренно просит разрешения пожелать Вашему Величеству счастья и процветания в Новом году…»

Профессор Гарольд Ласки позднее весьма удивится, как человек со способностями Эшера смог почти сорок лет прожить в коленопреклоненном состоянии.

Эти живописные остатки абсолютизма скрывают за собой настоящую конституционную революцию. За последние три сотни лет королевская власть превратилась в абстракцию, именуемую короной; сменяющие друг друга, правительства хотя и действуют от имени короля, однако зависят только от результатов парламентских выборов. Чарлз Мастерман, министр в кабинете Асквита, шутливо писал о резком контрасте между архитектурой здания палаты общин и ее наиболее радикальными депутатами:

«Везде глаз встречает роскошную отделку стен и те строгие линии, которые так обожали Тюдоры. Что мы видим сейчас — так это господина Кейра Нарди в обстановке времен Генриха VIII; такое прекрасное и весьма характерное противоречие придает новой демократии чрезвычайно пикантный оттенок. Здесь, в цитадели чистейшего монархизма… ожидаешь встретить королеву Елизавету, а вместо этого наталкиваешься — подумать только! — на Джона Бернса».

Бейджхот сформулировал свою мысль более лаконично: «Под монархическими одеждами скрывается республика».

Как ни парадоксально, подобная эрозия королевской власти объяснялась верой в тот постулат, что «король не может сделать ничего плохого»; можно подумать, что это своеобразная индульгенция. На самом деле смысл здесь совершенно другой: король непогрешим только потому, что его действия ему неподконтрольны; в качестве главы государства он практически не может выполнять никаких конституционных функций, за исключением тех, что ему посоветуют его министры, которые и несут за это ответственность. Король не может сделать ничего плохого, а вот его министры могут.

Становясь все более бессильным, институт монархии тем не менее остается важным инструментом правительства. Без королевского одобрения не может быть созван парламент, а его постановления не могут принять силу закона; не могут взиматься налоги; не может быть назначен ни один министр, судья, магистрат, епископ, посол или офицер вооруженных сил; недействительно ни одно награждение, помилование или повышение по государственной службе.

Таким образом, в теории суверен может просто застопорить правительственную машину, полностью отвергнув помощь министров. На практике, однако, о таких действиях он даже не помышляет, за исключением тех случаев, когда речь идет о мире и безопасности королевства.

Если, к примеру, правительство попытается увековечить свое пребывание у власти, суверен вправе вернуть из летаргии свои полномочия; угрожая уволить в отставку взбунтовавшихся министров, он может заставить их или прекратить посягательства на конституцию, или же искать поддержку у избирателей. В менее серьезных случаях суверен должен действовать с большей осторожностью, поскольку, если его непокорные советники пойдут на выборы под лозунгом «монарх против народа» и выиграют их, под вопросом уже окажется судьба самой монархии.

Итак, у конституционного монарха много обязанностей, но мало возможностей проявить инициативу. Его роль, однако, нельзя назвать донельзя скучной и бездейственной. В отношениях с министрами он может претендовать на три прерогативы: право на консультацию с ним, право одобрять и право предупреждать. Все это дает возможность решительно настроенному монарху влиять на правительственную политику, не меняя, однако, ее общего курса; сдерживать, но не препятствовать. Такое влияние наиболее эффективно в том случае, если используется не слишком часто. Постоянная напряженность в отношениях, надоедливые придирки по тому или иному поводу вызывают только вежливое пренебрежение. Честолюбивый суверен, кроме того, не должен быть менее информированным, чем его министры. Просвещенный совет Бейджхота звучал так: «Характерным преимуществом конституционного короля является его несменяемость, что дает ему возможность непрерывно получать информацию о достаточно сложных взаимоотношениях и процессах, но это всего лишь возможность, которую еще нужно реализовать. В политике нет легких путей, связанные с ней детали многочисленны, неприятны, запутанны и разнообразны. Дискутируя на равных со своими министрами, король должен работать не меньше, чем они; он должен быть таким же деловым человеком».

В этом отношении королева Виктория дала хороший пример всем последующим монархам. Ее отличало такое колоссальное трудолюбие, что временами это приводило министров в смятение. В 1846 г. сэр Роберт Пиль предупреждал Гладстона, который как раз собирался стать министром: «С королевой ведется большая переписка, письма поступают по нескольку раз на день, и все это должно быть написано мною собственноручно и тщательно исполнено; вся переписка с пэрами, членами парламента и другими влиятельными лицами также ведется мною собственноручно; кроме того, приходится по семь-восемь часов в день просиживать в палате общин, выслушивая всякую чепуху».

Почти полвека спустя крик души лорда Солсбери звучал примерно так же: «Мне вполне хватило бы двух должностей, фактически же я исполняю четыре, занимаясь делами кабинета, Форин оффис, королевы и Рандольфа Черчилля, причем нагрузка возрастает именно в указанном мною порядке».

К военным и морским делам королева проявляла особый интерес. После окончания Крымской войны во время мирных переговоров с Россией каждый проект договора и каждую депешу приходилось обсуждать с ней строчка за строчкой. Ни одно повышение по службе, ни одно новое назначение или награждение любого офицера в звании выше полковника не могло быть опубликовано без пространного письменного пояснения, написанного собственной рукой соответствующего министра. В 1881 г. она отказывалась одобрить подготовленную кабинетом Гладстона тронную речь до тех пор, пока речь не была исправлена в соответствии с ее пожеланиями. Дизраэли с его лукавой безответственностью поспешил еще больше укрепить ее решимость письмом, которое начиналось так: «Мадам и горячо любимый суверен!.. Принцип, заключающийся в том, что речь суверена — всего лишь речь министров, не известен британской конституции. Это не более чем парламентская болтовня». С тем же надменным пренебрежением к сложившимся прецедентам королева потребовала для себя право решающего голоса в вопросе о назначении духовных лиц.

Король Эдуард с таким же вниманием относился к традиционным правам монарха, однако он не обладал влиянием своей матери. Одной из причин этого было увеличение масштабов и ускорение темпов прохождения правительственных дел, что заставляло министров сопротивляться слишком активному вмешательству в политику. Другой причиной, как считалось, была неопытность короля в подобных вопросах. Долгие годы пребывая в статусе наследника трона, он был лишен каких-либо государственных обязанностей и потому не мог, взойдя на престол, претендовать на уважение со стороны министров. Бальфур пунктуально посылал ему решения кабинета, однако отказывался информировать о предшествовавших им дискуссиях. Его преемник на посту премьер-министра либерал Кэмпбелл-Баннерман вообще информировал короля с оскорбительной небрежностью.