Старый колодец. Книга воспоминаний - Борис Бернштейн Страница 44

Война пощадила Щецин, разглядывать город было интересно. Но я хочу добавить свою крупицу к тому, что уже сказано в мировой литературе о силе искусства. Как только в Щецине прослышали о появлении нашего артистического десанта, так посыпались просьбы. Просили дать платный концерт для польского населения. Дали — для этого сняли зал в церкви модернистской архитектуры, на которую я смотрел с изумлением. Польский военный госпиталь приглашал сыграть концерт для воинов, находящихся на излечении. Госпиталь не мог платить деньгами, деньги на искусство не были предусмотрены. Вместо этого госпитальные предлагали устроить обильное пиршество с неограниченным количеством медицинского спирта. И тут капитан мгновенно смекнул, что пиршества нам даже и не надо, а вот вы вылечите нам Рожнятовского. У поляков было то, чего в наших госпиталях еще не было, — пенициллин. С каждой инъекцией Володька пел все лучше.

Когда мы вернулись в Щецинек, больных в ансамбле не было.

Другая историческая поездка была в Гданьск — по случаю годовщины освобождения города. Политическое значение этого выступления трудно переоценить. Недаром и наших политотдельских там было многовато. И нас предупредили, что возможны провокации, классовая борьба далеко еще не кончилась!

Гданьск был разрушен. От центра и припортовой части остались горы камня, покореженные металлические конструкции, между руин расчищены были прежние улицы. Костел св. Марии, один из величайших памятников кирпичной готики, сильно пострадал от пожара, стоял без крыши, с выбитыми окнами, один из углов бокового нефа был срезан бомбой. Если бы я предвидел, что стану историком искусства, я бы внимательней пригляделся к обнаженным готическим конструкциям; другой случай, слава Богу, так и не представился. Ценнейший из памятников церковной коллекции, «Страшный суд» Ханса Мемлинга, был припрятан в близлежащей деревне и уцелел.

Город пережил жестокую осаду. Рокоссовский предложил, говорят, осажденным почетную сдачу — сопротивление безнадежно, фронт ушел далеко на запад, офицеры выходят с оружием. Немцы отказались, город после мощных бомбардировок был взят штурмом и на три дня отдан на разграбление победителям. Ничего нового. Греки тоже разграбили Трою — вон когда это было! Ассирийский царь Синнахериб в 701 году до новой эры взял и разорил 46 городов в Иуде, победы были запечатлены в знаменитых ныне рельефах на стенах его дворца в Ниневии — очень хорошо изображено, как город горит, стены рушатся, воины тащат мешки и ящики с добычей… Традиции, ничего не поделаешь. В те три дня все, что могло еще гореть, — горело. Разворочены были даже старинные захоронения в полу Марьяцкого костела — искали сокровища. Очевидцы мне рассказывали, как озверевшие солдаты хватали на улицах немок, насиловали и бросали в огонь.

Помолчим, надо перевести дух.

* * *

Мы поселились в представительном доме, который некогда был резиденцией наместника Лиги Наций в вольном городе. Теперь в хорошо отремонтированном особняке размещалась советская комендатура. А политическая обстановка, как я сказал, была непростой — и тут, в комендатуре, нам еще раз об этом напомнили.

До сих пор я пробовал рассказывать так, как я видел людей и события тогда — будучи советским офицером, очень молодым человеком, едва перевалившим за двадцать. Повествователь и центральный персонаж должны были слиться воедино. Но до конца сохранить принцип не удастся. Пора начать раздваиваться.

Когда я приезжал в Польшу через десятилетия, поляки меня спрашивали, каким образом я так бегло справляюсь с польским языком. Я отвечал честно — сразу после войны служил в Польше в рядах Советской армии оккупантом. Но тогда, в сорок шестом, я ни разу не задался вопросом — почему, собственно, мы здесь. Что мы тут делаем, в освобожденной Польше, от кого мы ее теперь защищаем, когда Германия сокрушена? Не умел задумываться, да и правды было трудно доискаться. А объяснения были просты. Враги народной Польши еще не сокрушены. В лесах скрываются вооруженные формирования контрреволюции — Народове силы збройне, Армия Крайова. Враги пока что существуют в самом правительстве — таков заместитель премьер — министра Миколайчик и вся его якобы народная партия, Польске Стронництво Людове.

Напомню, как обстояли дела и что скрывалось за словами. Когда Польша — с помощью и при участии страны Советов — была оккупирована нацистами, было сформировано национальное правительство в изгнании, оно базировалось в Лондоне. Пока длился политический роман Сталина с Гитлером, лондонское правительство как бы и не существовало вовсе. Когда же Гитлер напал и союзниками Советского Союза стали Англия и Соединенные Штаты, польское правительство в изгнании было официально признано — как союзник. Один из уцелевших в советском плену польских офицеров, генерал Андерс, был назначен формировать в Средней Азии войско из уцелевших в лагерях польских пленных и лиц польского происхождения. Позднее армия Андерса ушла через Иран на Запад и принимала участие в военных действиях союзников. Там, естественно, она подчинялась польскому правительству в изгнании. Между тем, на территории Польши сопротивление никогда не угасало. Там действовала Армия Крайова, т. е. армия в стране — в отличие от армии на Западе. Сражались и другие силы сопротивления, которыми руководили из Лондона. Пока восточный фронт проходил по советской территории, проблем не было. Правда, когда открылось чудовищное катынское дело, лондонское правительство потребовало объяснений; советская сторона, свалив все на гитлеровцев, обиделась, и отношения были разорваны. Но не в обиде была суть, просто Сталин смотрел далеко вперед. Началось формирование других, «наших» польских частей, под командованием еще одного плененного в 1939 году польского офицера, согласившегося позднее сотрудничать с ГБ, генерала Жыгмунта Берлинга. Поскольку количество поляков, которых можно было мобилизовать в Советском Союзе, описывалось конечной величиной, в новое Войско Польское отправляли нормальных отечественных военнослужащих, достаточно было, чтобы фамилия кончалась на «-ский». В этом виде армия Берлинга участвовала в операции, которая вела в первый отвоеванный у немцев польский город Хелм. Как только город был занят, в нем стихийно — планомерно возник некий Комитет Национального Освобождения, а попросту другое польское правительство, которое было немедленно признано советским правительством, поскольку советское правительство само его придумало, приготовило и сотворило. Лондонское правительство нашу страну уже больше не интересовало — какой был смысл поддерживать какое‑то там правительство, которое ничем реально не управляло и в стране ни клочка земли не контролировало. Следовательно, и польское подпольное движение стало «не нашим», а лондонским, т. е. плохим. Когда советские войска вплотную подошли к Варшаве и стояли в ее пригороде, «на Праге», прямо на берегу Вислы, на той стороне польские силы сопротивления подняли восстание — они хотели освободить столицу собственными силами. Известно, чем это кончилось, — советская сторона спокойно позволила своему смертельному врагу утопить восстание в крови и затем методически уничтожить город, квартал за кварталом и дом за домом. Я однажды видел фильм об этом, отснятый главным образом самими немцами, — зрелище, о котором нелегко рассказывать. Так вот, могучая и искушенная в боях советская армия спокойно стояла за речкой. Что делать, восстание было чужое, у нас уже были свои виды, своя польская армия и свое польское правительство. Сами виноваты, что все погибли, нечего было тут самодеятельность разводить, да еще по приказу из Лондона.