Жизнь и смерть на Восточном фронте. Взгляд со стороны противника - Армин Шейдербауер Страница 44

Штабу моего батальона, и мне в том числе, опять повезло. Сначала батальон находился в резерве. Позднее из его состава начали выводить одну роту за другой и передавать в распоряжение других частей. Своего боевого участка у нас не было, и поэтому моя деятельность свелась к возможно более скорой передаче приказов о передаче подразделений в другие батальоны и контролю за их исполнением.

Тем временем город находился под сильным огнем. Об отражении танковой атаки в низине я немедленно доложил майору фон Гарну. Его командный пункт находился в городском доме, откуда это место не просматривалось. В свою очередь, мы располагались на западной окраине города в одноэтажном доме на территории деревообрабатывающего завода. Заводские ворота были закрыты, жители и рабочие исчезли. В доме была устроена коптильня, в которой рядами висели крупные куски бекона. Отцы семейств не упустили такой возможности и поспешили собрать посылки для отправки домой.

Мой друг Гельмут Кристен вместе со своими артиллеристами расположился на небольшой ферме в ста метрах к югу от нас. Днем я зашел к нему. В тени орешника мы распили бутылку бургонского с армейского склада. Его маленький песик повесил голову. Он был явно болен. Через несколько дней он умер от чумки. Нежная забота и даже консультация ветеринара артиллерийского полка не смогли ему помочь.

Наш командный пункт на территории завода был далеко небезопасным. Рядом с ним постоянно взрывались снаряды. После того как восемь бронебойных снарядов танковых орудий прошили две стены у меня над головой, мы перенесли командный пункт на 300 метров к западу, в маленький придорожный домик. В это время мы получили около ста человек пополнения. Это были совсем молодые ребята. Когда их распределяли по подразделениям батальона, русские выпустили несколько снарядов по дороге перед домом. Эти ребята настолько испугались, что многие из них даже не укрылись. Трое были убиты на месте. Еще двое получили осколочные ранения. Остальные еще долго не могли прийти в себя от пережитого потрясения.

Ночью русские сбросили над нашими позициями листовки, очевидно с тихоходных бипланов. Одну из таких листовок я подобрал по дороге на командный пункт полка. В ней гарантировался безопасный переход на сторону противника и говорилось о событиях 20 июля. «Гитлер призвал палача Гиммлера и приказал ему безжалостно расправиться с немецкими генералами и офицерами, которые выступили против него. Гитлер отстраняет от командования опытных генералов и ставит на их место бездарных мошенников и авантюристов из СС. Бросайте фронт, возвращайтесь в Германию и включайтесь в борьбу с Гитлером и его кровожадной кликой». Но ситуация была не такой простой, как ее разъясняла листовка. Никто из нас не считал, что дело заключалось только лишь в спасении «гитлеровской клики».

14 августа началась контратака, в которой принял участие 7-й гренадерский полк при поддержке батальона танков «Тигр» и «Пантера», двух полков реактивных минометов и двух артиллерийских частей армейского подчинения. Полковник Дорн снова стал командиром.

Его адъютантом был капитан Николаи, мой товарищ, с которым мы вместе ожидали весной отправки на фронт. Фон Гарн, получивший звание подполковника, стал командиром гренадерского полка танковой дивизии, которая в то время наносила контрудар под Шауляем. Мне было жаль, что он не смог возглавить атаку на Расейняй. Это было бы достойным завершением его карьеры в должности командира 7-го гренадерского полка.

В ночь перед атакой части поддержки были подтянуты к передовой. «Тигры» и «Пантеры» сосредотачивались за домами и развалинами за основной оборонительной линией. Надо сказать, что моя уверенность в боевых качествах этих замечательных танков заметно пошатнулась, когда я увидел, что их экипажи состояли из очень молодых людей. Маленькие худые парни с детскими лицами, среди всего этого они выглядели растерянными. Они еще не срослись между собой, не срослись со своими машинами и пушками. Таким было впечатление наших старых товарищей из 232-й бригады штурмовой артиллерии.

Атака началась по плану и завершилась успехом. Русские были выброшены из города с тяжелыми потерями. Наши потери оказались умеренными. Однако монастырь взять не удалось. 23-летний капитан Алерс из фузилерного батальона вместе с несколькими людьми сумел пробиться в монастырскую церковь, но попал под сильный огонь со стороны алтаря и был вынужден отойти. Несколько танков Т-34 стояло на монастырском дворе под защитой толстых стен. Но все равно они были окружены и отрезаны.

15 августа были доставлены перебежчики. Это были пожилые люди, пришедшие на фронт из Черновиц и Буковины, которые были аннексированы русскими в 1940 г. Все они принимали участие в Первой мировой войне и служили в австрийской армии. Этот факт, сам по себе, был для меня поразительным.

Ситуация изменилась, и мы снова переместили командный пункт вперед. Теперь он размещался в современной вилле, построенной в стиле Баухауз, которая представляла собой необычный контраст с соседними Деревянными домами. Поскольку русские продолжали обстреливать город, мы расположились в подвале. После этого я провел несколько дней, лежа на одной из металлических кроватей, которые мы занесли в подвал из дома. Так как все находившиеся в распоряжении полка части были подсоединены к телефонной линии последовательно, то мой аппарат звонил не переставая. Чтобы не пропустить вызов, надо было отсчитывать звонки. Но в то же время это давало возможность слушать все переговоры и получать представление об обстановке в целом. Я сидел, точнее, лежал у телефона, в то время как капитан Шнейдер спал или разминал ноги на улице.

Спать мне не удавалось совсем, и по ночам я дремал с трубкой возле уха, слушая все, что говорилось на линии. Из-за катастрофической ситуации в группу армий «Центр» был спешно отправлен разведывательный учебный батальон, который в нормальное время размещался рядом с оружейной школой танковых войск в Крампнице возле Потсдама. Он был переброшен под Расейняй и передан в распоряжение «простого» 7-го гренадерского полка. Командир разведбата, майор граф Кроков, часто разговаривал с гауптштурмфюрером СС Милиусом. Милиус был человеком заносчивым, с резким голосом. Однако граф Кроков, как и было положено прусскому аристократу, совершенно неподражаемо говорил только в нос. Они утешали друг друга, уверяя себя, что в таком дерьме они уже не были давно.

Милиус был командиром части, которая тоже была придана 7-му полку. 500-й отдельный батальон СС набирался из людей, которые «все что-то натворили». Чтобы познакомиться с участком батальона эсэсовцев, мы вместе с капитаном Шнейдером провели полдня на их позиции. Это было самым гиблым местом в горячей точке под Расейняем. Никаких естественных укрытий там не было. С фланга, с другой стороны низины, противотанковые орудия противника стреляли по всему, что передвигалось в траншеях. Личный состав батальона нес потери. Офицеры и солдаты, которых я видел на командном пункте этой части, представляли собой прекрасные образцы человеческого рода, типичную элиту, которая находилась в СС. Про себя я подумал, что, наверное, так должны были выглядеть вандалы Гейзериха или остготы короля Теодориха, когда они стояли у Везувия.

Мы со Шнейдером собрались уже уходить, но тут появился полковник Дорн, который тепло поздоровался со мной, как с единственным знакомым ему человеком. На нем белый летний китель, а сам он выглядел спокойным и отдохнувшим. Было заметно, что он только что вернулся из отпуска после ранения. Его приветствие было прервано офицером медслужбы. Таких офицеров в батальонах СС было два, в отличие от одного медика в армейских частях. Врач доложил своему командиру, что один унтершарфюрер по неосторожности отстрелил себе руку фаустпатроном. Струя раскаленных газов, сказал он, моментально закупорила кровеносные сосуды. Человек остался на ногах и в полном рассудке. Он самостоятельно дошел до перевязочного пункта, прижав к себе оторванную конечность здоровой рукой!