Повседневная жизнь Стамбула в эпоху Сулеймана Великолепного - Робер Мантран Страница 44

Гораздо ближе к реальностям жизни профессии языджи, публичного писца, и арзухалджи, составителя жалоб, прошений, заявлений и тому подобных документов. Последняя профессия регламентирована: ею не может заниматься первый встречный и где ни попадя. У каждого арзухалджи должна быть своя лавка в указанном властями месте, где он и удовлетворяет общественные нужды под бдительным оком фискальных агентов мухтесиба. Но это — в идеале, в действительности же народный жалобщик занимается своей работой где угодно, но только не в предлагаемом ему месте. Во всяком случае, значительная часть людей этого рода умственного труда выполняет свои обязанности перед заказчиками во дворах мечетей, около медресе и у стен судебных учреждений, на рынках и чуть ли не на пороге резиденции великого визиря. В XVII веке многие из них предпочитали в качестве постоянного места своей работы какое-нибудь уютное кафе.

Все вышеупомянутые корпорации состоят исключительно из мусульман, что вполне логично: неверным категорически запрещено вторгаться в исламскую религию и во все смежные с ней области.

Зато «научные» профессии имеют более смешанный характер и даже представляются некоторым как поле деятельности для немусульман: речь идет прежде всего о профессиях врача, хирурга и окулиста.

Медицина в исламском мире, ставшем в этой области преемником достижений древних греков и средневековых арабов, пользуется очень большим почетом. Впрочем, в османскую эпоху медицина, по всей видимости, больше влечет к себе греков и евреев, нежели турок. Так, один документ, датированный 1700 годом, показывает, что среди выдержавших экзамен соискателей на звание лекаря имелось 5 мусульман, 5 греков, 13 евреев и 1 армянин. Довольно часто еврей оказывается в должности главного врача при дворе Великого Господина. Национальная принадлежность хирургов более разнообразна: среди 28 практикующих хирургов, получивших в 1700 году разрешение на открытие «лавки», мы находим имена 4 мусульман, 12 греков, 8 евреев, 1 армянина, 1 француза и 2 англичан.

Есть еще и аптекари, и некоторые из них — иностранцы. Но последние иногда рассматриваются как опасные новаторы: указ Ахмета III (1704) запрещает употребление новых ввозимых лекарств и предписывает закрытие аптек, заведенных «франками» в Стамбуле и его окрестностях. Несмотря на запреты, медикаменты все же импортировались из Европы, особенно из Венеции. На это указывают многие венецианские документы, в которых имеются, помимо прочего, указания на отправку лекарств венецианского производства великому визирю Кёпрюлюзаде Фазилю Ахмет-паше.

Совсем иное поле деятельности отведено фокусникам, акробатам и вообще всякого рода «затейникам», число которых в Стамбуле достигало 15 тысяч. Они распределяются по нескольким группам. Первую из них составляют канатоходцы и акробаты. Это по большей части турки или арабы, но есть среди них также персы, индийцы, греки и йеменцы. Они постоянно принимают участие в празднествах, а в середине XVII века их признанный корифей Ускюдарли Мехмет Челеби завоевал огромную популярность своими выступлениями на Ипподроме. За ними идут ярмарочные фокусники, чудодеи, кукловоды-петрушечники и особенно постановщики представлений китайского театра теней, получивших в Турции название «карагёз». Сначала турки, а вслед за ними и другие обитатели восточного Средиземноморья показали себя большими любителями этого жанра. Нет такого квартала в Стамбуле, где не было бы своего театра карагёза, причем представления устраиваются главным образом (но не только!) по ночам в месяц рамадан. Эвлийя Челеби говорит о существовании еще двенадцати групп «затейников», но не указывает их названий и не раскрывает их репертуар. Они тем не менее всегда участвуют в праздниках, которые устраивают султан и представители знати по различным поводам (обрезание сына, назначение на должность и т. п.). Гостей надобно развлекать и забавлять — вот почему эти шуты, фигляры, комедианты просто незаменимы. Далеко не всегда их представления походят на добропорядочные «семейные спектакли». Некоторые из них имеют дурную репутацию распутников и извращенцев, так что им частенько приходится играть роль «любовников на час» не на сцене. К тому же разряду нужно присовокупить вожаков медведей, цыган и дрессировщиков птиц или, точнее, дрессировщиков соловьев — тех, «кто поставляет соловьев, первоклассных певцов».

Более высоким общественным статусом, сравнительно с описанным разрядом, пользуются музыканты, число которых в Стамбуле достигает 6 тысяч. Они подразделяются на две группы. Первая охватывает тех, кто состоит на государственной службе (мехтер); это те, что исполняют утренние серенады во дворце султана и фанфарами будят его обитателей, призывая их к утренней молитве. Вторая группа состоит из, так сказать, «частных» музыкантов, организованных в рамках 71 корпорации, причем все они подчиняются общему руководству сазендебаши. Поле деятельности этих «частных» музыкантов весьма широко: их постоянно приглашают на семейные торжества, на радения орденов, на народные увеселения, на праздники корпораций. Богат и набор музыкальных инструментов — в нем есть место для струнных, духовых и ударных, так что трудно сказать, каким именно отдается предпочтение. Среди музыкантов много как мусульман (это по преимуществу турки и арабы), так и немусульман (преимущественно греки и евреи). Корпорации музыкантов вызвали к жизни корпорации изготовителей музыкальных инструментов — впрочем, довольно немногочисленные.

Все эти люди, занятые в сфере развлечений, находят источник своего существования, помимо прочего, в том, что образованные турки (а их не так мало) очень увлечены поэзией, музыкой и их восприятием в узком интимном кругу (сохбет), и в том, что некоторые из них, подражая султану, поддерживают поэтов и музыкантов — примерно так, как содержат свою свиту, состоящую из приближенных и рабов. Нужно, однако, отметить, что значительная часть «развлекателей», в огромном количестве собравшихся в Стамбуле, характеризуется более чем сомнительным моральным обликом. А это дало основание обвинять столицу середины XVII века (особенно при правлении султана Ибрагима I Безумного) в том, что она превратилась в город порочных наслаждений, знаменитый лишь коррупцией и беспримерным падением нравов.

Остается упомянуть некоторые городские профессии, которые никак не желают укладываться в какие-либо определенные категории.

Во всем мусульманском мире нет города, который бы страдал от отсутствия такого традиционного учреждения, как хамам — бани. Для мусульман некоторые обязательства по поддержанию телесной чистоты следуют из предписаний религии. Таковы ритуальные омовения перед чтением молитв. Распространение хамамов находится, несомненно, в прямой зависимости от необходимости следовать этим предписаниям. В Константинополе византийской эпохи имелись, конечно, бани и термы, но не в большом количестве. Османы же умножили их в такой степени, что Эвлийя Челеби отмечал в середине XVII века наличие в самом городе 61 публичной бани, да еще 50 — в его пригородах, не считая частных хамамов в султанских дворцах и особняках знати. Если же принять во внимание хотя бы только эти частные бани, то общее их число возрастет примерно до 150. Хамамы Стамбула открыты для всех жителей столицы в принципе. Переходя же от принципа к его практическим приложениям, легко обнаружить, что они все же делятся на категории в зависимости от социальной принадлежности посещающей их публики. Некоторые из них обслуживают неверных, но и они могут принимать мусульман в дни и часы, определенные мухтесибом и в соответствии с утвержденными им же правилами. Так, возбраняется брить мусульманину голову той же бритвой, что служила для бритья головы неверного или шелудивого; полотенца, которыми вытираются мусульмане, должны явно отличаться от тех, коими пользуются неверные. Женщины тоже посещают хамамы — в дни и часы, когда эти учреждения закрыты для мужчин. Так как «банные дни» стали насущной потребностью всего городского населения, хамамы попали под строгий надзор мухтесиба, а правила пользования ими включаются в ихтисаб.