Мифы империи. Литература и власть в эпоху Екатерины II - Вера Проскурина Страница 44

На полночь кажет Урания: «Се здесь, сквозь холмы льдов, сквозь град Руно златое взять Россия Денницы достигает врат; Язоны, Тифисы, Алкиды, В Российской волю Амфитриды Отдавшись, как в способной ветр, Препятства. страхи презирают И счастьем Павловым кончают, Чего желал великий Петр. Китай, предупреждая бедство. Не тратя времени, блюдись Гордыней раздражать соседство И гневу Росскаго страшись.

Угрозы Китаю прочитывались сквозь призму аргонавтических подвигов, а реальным подкреплением мифологических аналогий служило упоминание о «счастье Павловом», то есть о флоте и реформе Адмиралтейства (главой которого формально числился юный Павел Петрович). Упоминание «золотого руна» здесь несет не столько профетический, сколько эмблематический характер: руно ассоциировано с прибылью от торговли.

Ситуация войны с Портой, морские походы и сражения, общий греческий контекст событий породили всплеск аргонавтической парадигматики в русской поэзии конца 1760-х — начала 1770-х годов. Поэтические тексты неожиданно начинают изобиловать сравнениями с Язоном, с аргонавтами, с походом за золотым руном. Здесь оды разных авторов оказались изоморфны друг другу, порождая практически одни клише.

Майков немедленно подхватил аргонавтический миф, первоначально соединив новую для него метафорику со старой: вслед за Ломоносовым он уподобляет турок «змею» и добавляет ассоциирующийся с последним эпизод аргонавтического мифа — русские войска побеждают Порту-«змея», подобно тому как Язон победил стерегшего золотое руно дракона. В «Оде императрице Екатерине Второй на победу, одержанную над турками при Днестре войсками ее величества, под предводительством генерала князя Голицына, и на взятие Хотина» (1769) он писал:

Ясону некогда Медея Дала чудесный свой состав, С которым он ужасна змея Сразил, к ногам своим поправ. Но с именем Екатерины Не только что главы pмеины — Сотрется всяка в мире злость. С ним россы все преодолеют. Врагов, как легкий прах, развеют. Мечи их сломят, яко трость.

Затем в «Оде ее величеству на преславную победу над турецким флотом в заливе Лаборно при городе Чесме, одержанную флотом российским под предводительством генерала графа Алексея Орлова 1770 года 24 и 25 месяца июня» Майков изображал Нептуна, указывающего трезубцем на русские корабли:

«Не паки ль славные герои Грядут на разоренье Трои? Или отважный то Ясон Руно златое похищает?» Но паки сам в себе вешает: «Прешла их слава, яко сон!»

В «Стихах на отшествие российского флота из Ревеля в Средиземное море» (1769) Майков сравнивал русскую эскадру во главе с адмиралом Г.А. Спиридовым с аргонавтами. Выход кораблей в далекое путешествие для соединения с Алексеем Орловым, «северным Ясоном», пребывавшим в Италии и руководившим политическим обеспечением «восстания» греков в Морее, был частью дерзкого военного плана Екатерины:

Победоносный флот, в желанный путь гряди, Соединившися со северным Ясоном И, тронут будучи несчастных греков стоном, Прегордых их врагов преславно победи. И, возвратясь оттоль, победою венчанный. Не златорунную нам добычь принеси — Екатериною исполнь успех желанный, Невинных христиан от лютых бед спаси.

Петров в «Оде на победы российскаго флота, одержанныя над турецким, под предводительством графа Алексея Григорьевича Орлова, в Архипелаге при Хиосе, 1770 года» писал:

Под именем внести к невеждам спой закон. С избранным воинством, как дерзостный Язон. Он шел злато руно и чужой земле похитить. Потрясшего закон ты идешь потрясти. Отечество спасти, И Грецию защитить.

Петров не просто декорирует свою оду символикой золотого руна — он инвертирует эту символику, обращаясь к истории. Турки попрали христианский «закон» Византии, а русские — новые Язоны — восстанавливают его обратно. Религиозная сторона имперской легенды сплетается у него с националистической. Не случайно Петров придавал этой легенде большое значение и даже назвал Язоном своего сына! «Под именем» Екатерины русские в качестве новых римлян и новых, лучших, греков одновременно возвращают попранное христианство и просвещают «невежд».

Новые Язоны объявляются носителями просвещенного имперства. Не случайно Екатерина-Паллада, автор недавнего законодательного проекта, «Наказа», в одах Петрова уподоблена Астрее, богине справедливости. По Петрову, поход России за золотым руном превосходит все прежние европейские походы не только по степени результативности, но по идеологической обеспеченности — «справедливости». Успешная и прогрессивная война знаменует окончательный переход имперской власти в Россию. В той же оде он декларирует:

Но где невинность, там споспешество Небес; Екатерина где, там будет перевес. Когда подпора царств Монарши суть доброты; То нам в подсолнечной всех паче должно цвесть; Завидна наша честь. Недвижимы оплоты.

В 1769 году Михаил Херасков, чрезвычайно избирательно относившийся к использованию символического ряда в своих произведениях, вписал, казалось бы, неожиданные для него строки в «Оду российскому воинству, в феврале 1769»:

Не для златого вам руна, Не для несчастной Андромеды, О россы! предлежит война И предлежат в войне победы; Пусть древность вымыслы поет! Не гордость вас на брань зовет — Зашита ближних и спасенье.

Отрицание, мотивирующее концепцию войны «не гордостью», а «зашитой ближних», является риторическим и служит поэтическим приемом (отсутствующим, например, у Ломоносова), вводящим саму эту мифологическую аналогию. Адаптация старой имперской парадигмы — мифа об аргонавтах и золотом руне — происходит здесь под знаком трансформации ее значения. Херасков ассоциирует эту парадигму с «гордостью», то есть с демонстрацией силы, с экспансией и военно-политическим триумфом. Отмежевываясь от такой «древности», Херасков, трансформирует саму формулу, продуцирующую имперские значения. Важно и то, что сама метафора золотого руна включала в себя такие смыслы, как установление или спасение веры, обретение статуса «самой христианской» нации. «Расщепить» имперство («гордость») и «защиту ближних и спасенье» еще никому в истории не удавалось. Отказ от первого был возможен лишь одновременно с отказом и от «спасительной» миссии, то есть на почве отрицания войны как таковой, как это сделал Майков чуть позднее в своей очищенной от языческого мифологизма антиоде «Война» (1773).