Людовик XIV. Слава и испытания - Жан-Кристиан Птифис Страница 44

Министры, со своей стороны, не строили никаких иллюзий по поводу подлинности этих списков. До короля доносилось лишь приглушенное эхо об учиненных жестокостях и преступлениях. Отчеты об истинном положении вещей проникали к королю по редким каналам информации: это могли быть прошения последних дворян-гугенотов, доведенных до отчаяния, ходатайства (к сожалению, не частые) маркиза де Рювиньи или отчеты послов, сообщающие о сильном недовольстве иностранных правителей. Отмена Нантского эдикта — первое печальное следствие неведения короля, заточенного в стенах Версаля.

Принятие эдикта

Впрочем, как можно противиться неистовому желанию всего народа? Общественное мнение оказывается на стороне короля и королевского акта. «Вы, конечно, видели эдикт, которым король отменяет Нантский эдикт, — пишет 28 октября госпожа де Севинье, примерная католичка, которая не слывет «фанатичкой», — нет ничего лучше того, что там написано, и никогда ни один король не совершил и не совершит ничего более памятного». Того же мнения придерживаются Лабрюйер, Лафонтен, Расин, Кино, Бюсси-Рабютен, Великий Арно, преподобный отец Кенель и мадемуазель де Скюдери. Французская академия поздравляет короля с тем, что ему удалось «задушить гидру». Беспримерное событие увековечено в одах, сонетах, рондо и медалях. 30 октября уходит из жизни Мишель Летелье: восторгаясь тем, что его последняя подпись приложена к акту столь высокой значимости в истории христианства, он убежден, что заслужил небеса. В своей погребальной проповеди Боссюэ превозносит набожность короля, этого нового Константина, нового Феодосия, нового Карла Великого…

Реакция народа

Ликуют образованные круги общества — ликует и чернь, обезумевшая от счастья: узнав об отмене Нантского эдикта, толпа бросается в храм Шарантона, рушит его стены, выкапывает стелы на протестантском кладбище… Эдикт отвечает умонастроению времени, требованию единой религиозной общности, хотя и здесь и там есть ясные умы — как, например, Иннокентий XI, — которые скорбят о драгонадах и чинимых жестокостях.

Величайшая несправедливость королевского решения заключается не в претворении в жизнь принципа религиозной общности, широко распространенного в Европе, — этот принцип французские протестанты были способны признать. Необоснованным было предписание, запрещающее им эмигрировать, — именно этот запрет расценивается как недопустимое посягательство на свободу вероисповедания.

Новые католики

Поскольку Франция отныне официально считается католической страной, к последним островкам сопротивления гугенотов применяются те же меры, какие действуют в зонах, охваченных бунтом. «Драгонады» охватывают северные области Луары: Анжу, Турень, Нормандию, Пикардию, Шампань, Лотарингию… Закон предусматривает даже, что дети от пяти лет и более будут отлучены от родителей, не желающих отречься от своей веры, — жесточайшая мера, которая, к счастью, останется мертвой буквой закона. Те из «новообращенных», кто отказался от своих убеждений по принуждению или из-за страха, испытывают нравственные мучения, погружаясь в мысленные оговорки. Те же, кого соблазнила материальная сторона обращения (например, отсрочка долгов или освобождение от тальи), жестоко разочарованы, поскольку с отменой Нантского эдикта различие между «старыми» и «новыми» католиками исчезает. Привилегии, которые они получали ранее, ныне не действуют.

Нравственные терзания Жана Миго

Жан Миго, протестант из Пуату, повествует в своем «Дневнике» о страданиях, перенесенных им после своего отречения: «Я признал свой грех; никогда преступник не имел столько обвинителей, сколько их было у меня, дабы упрекнуть меня в совершенном мною преступлении и грехе. Некоторое время я не осмеливался обратиться Богу; порой, когда я решался поднять свои глаза к небесам, страх охватывал меня, подавляя мой дух. Я часто думал о том, что сказал Господь недобрым людям в псалме 50».

Католическая пропаганда

Церковь, поощряемая королем, прилагает значительные усилия к тому, чтобы наставить на путь истинный примкнувших к ее стаду «заблудших овец». Издаются и распространяются десятки тысяч экземпляров Нового Завета, «Имитаций», требников, сборников молитв и историй Церкви. В областях, охваченных «гугенотской ересью», начинается активная миссионерская работа иезуитов, францисканцев и капуцинов. «До сего времени прекрасными миссионерами были драгуны: проповедники, которых присылают сегодня, завершат начатое дело», — отмечает госпожа де Севинье. По правде говоря, Церковь стремится обращать протестантов не только при помощи доводов разума: она намерена ввести новые церковные обряды, которые со временем, возможно, привлекут людей. Но многие в глубине души по-прежнему остаются приверженцами кальвинизма. На юге Франции продолжается борьба с «иноверцами»: протестантов заставляют присутствовать на мессах и даже причащаться. Против подобных притеснений выступают Боссюэ и епископы Севера, но только приказ короля положит конец этой безумной практике. Три тысячи протестантов приговорены к каторжному труду на галерах. Половина из них останется на земле, тогда как другая половина (4% от общего числа каторжников) сядет на весла.

Эмиграция

Вопреки запрету, изложенному в «эдикте Фонтенбло», страну покидают около двухсот тысяч протестантов (1% от общего числа населения): с 1679 по 1730 год изгнанники находят убежище в Швейцарии, Англии, Ирландии, Соединенных Провинциях, Пфальце, Вюртемберге, Бранденбурге, Померании. Некоторые из них достигают берегов Америки и Южной Африки. Эмиграция повлечет за собой потерю квалифицированных рабочих: стряпчих, докторов, врачей, хирургов, аптекарей, судовладельцев, моряков, ювелиров, изготовителей парусины или сукна… Массовый исход сопровождается утечкой капитала, который эмигрантам при помощи различных ухищрений удается переправить за границу. Эмиграция обогащает врагов Франции. В Магдебурге появляются мануфактуры, производящие сукна. Эдикт Гогенцоллерна 1684 года предоставляет всем французским протестантам, поселившимся в Бранденбурге, налоговые льготы — тем самым правитель укрепляет как свое могущество, так и прусскую армию. По мнению Сен-Симона, отмена Нантского эдикта «обезлюдит королевство и перенесет наши мануфактуры и почти всю нашу торговлю к соседям и далее». Но в конечном счете гораздо большее воздействие на экономику и общество окажет аграрный кризис, разразившийся в конце века, а также две последние войны Людовика.

«Пасторальные письма» Пьера Жюрьё

Бывший руанский пастор, Пьер Жюрьё — пылкий полемист, бесстрашно разоблачающий религиозную политику Людовика XIV. Укрывшись в Роттердаме (там он становится пастором валлонской Церкви), он поддерживает пламя сопротивления, распространяя в огромном количестве свои «Пасторальные письма верующим, которые томятся в вавилонском плену» (1686-1689), призывающие к беспощадной войне против Франции. Его резкая и горячая полемика, выдержанная в апокалипсической тональности, не щадит кальвинистов, ставших сторонниками умеренной политики, которые, как, например, Пьер Бейль, остаются преданными королю Франции.