Маршак - Матвей Гейзер Страница 45

В биографическом очерке о Николае Олейникове, напечатанном в его книге «Стихотворения и поэмы», сын репрессированного поэта сообщает, что вскоре после ареста отца 11 ноября 1937 года«…в Белом зале Союза писателей потребовали от С. Я. Маршака, чтобы он отрекся от шайки врагов народа. Этого не произошло».

Репрессивный аппарат 1930-х годов уничтожил многих авторов, писавших для детей, и сегодня вернулись не только их имена, но и произведения. Среди них имя Даниила Хармса. В книге Владимира Глоцера «Марина Дурново. Мой муж Даниил Хармс» есть такие строки: «Всю жизнь он не мог терпеть детей. Просто не выносил их. Для него они были — тьфу, дрянь какая-то. Его нелюбовь к детям доходила до ненависти. И эта ненависть получала выход в том, что он делал для детей…

И вот такая необъяснимая штука — при всей ненависти к детям он, как считают многие, прекрасно писал для детей, это действительно парадокс…»

Нередко задаюсь вопросом: мог ли человек, не любивший детей, написать такие для них стихи, да еще и посвятить их воспитанникам детского дома?

Жили в квартире Сорок четыре, Сорок четыре веселых чижа: Чиж — судомойка, Чиж — поломойка, Чиж — огородник, Чиж — водовоз, Чиж за кухарку, Чиж за хозяйку, Чиж на посылках, Чиж — трубочист. Печку топили, Кашу варили Сорок четыре веселых чижа: Чиж — с поварешкой, Чиж — с кочережкой, Чиж — с коромыслом, Чиж — с решетом, Чиж накрывает, Чиж созывает, Чиж разливает, Чиж раздает. Ездили всем домом К зябликам знакомым Сорок четыре веселых чижа: Чиж — на трамвае, Чиж — на моторе, Чиж — на телеге, Чиж — на возу, Чиж — в тарантайке, Чиж — на запятках, Чиж — на оглобле, Чиж — на дуге! Лежа в постели, Дружно свистели Сорок четыре веселых чижа: Чиж: трити-тити, Чиж: тирли-тирли, Чиж: дили-дили, Чиж: ти-ти-ти, Чиж: тики-тики, Чиж: тики-рики, Чиж: тюти-люти, Чиж: тю-тю-тю!

В стихах этих не только влияние, редакция Маршака, но и его участие.

«Маршак очень любил Даню, — рассказывала жена Хармса Марина Дурново. — И я думаю, Даня также относился с большим уважением к Маршаку.

Однажды мы поехали с Даней куда-то на пароходе по Волге. И с нами ехал Маршак. Это была длинная прогулка, на несколько дней, а может быть, и дольше.

С Маршаком плыли его сыновья Элик и Яша. Маршак очень мило со мной обращался. И он тогда узнал от меня, что мои родители — мама, папа и бабушка — все трое — в ссылке. Ему я об этом могла рассказать».

А вот отрывок из письма Хармса Пантелееву, написанного им в Курске, где он находился в ссылке: «Если дать ему (Маршаку. — М. Г.) в день по стишку для прочтения, то он все же умудрится быть занятым целый день и ночь. На этом стишке он создаст теорию, проекты и планы и сделает из него мировое событие.

Для таких людей, как он, ничто не проходит зря. Все, всякий пустяк, делается частью единого целого. Даже съесть помидор, сколько в этом ответственности! Другой и за всю жизнь меньше ответит. Передайте. Самуилу Яковлевичу мой самый горячий привет. Я еще не написал ему ни одного письма. Но значит, до сих пор и не нужно было…»

Хармс искренне восхищался Маршаком, в особенности был очарован его переводами из Киплинга. И еще важная деталь. «Он очень любил книгу „Голлем“, о жизни еврейского гетто, и часто ее перечитывал, — вспоминала Марина Дурново. — А я ее несколько раз брала, и когда начинала читать, всегда что-нибудь мне мешало дочитать ее. Или кто-нибудь позвонит, или кто-нибудь войдет… — так я и не дочла ее до конца.

Для Дани „Голлем“ был очень важен. Я даже не знаю почему. Он о ней много говорил, давал мне читать. Это была, так сказать, святая вещь в доме…

У нас было много друзей-евреев, прежде всего у Дани. Он относился к евреям с какой-то особенной нежностью. И они тянулись к нему».

Состоялся ли бы Хармс как поэт, если бы не встретился с Маршаком, — вопрос, быть может, абстрактный, но стихотворения «Кто из вас не прочитал?» о журнале «Еж», к работе в котором его привлек Маршак, в детской литературе не было бы.

Кто из вас прочитал, Кто из вас не читал Приключенья в последнем «Еже»? Ты еще не читал. Он еще не читал, — Ну а мы прочитали уже. Интересный рассказ Специально про вас Напечатан в последнем «Еже», Пионерский приказ Специально для вас Напечатан в последнем «Еже». Мы считаем, что «Еж» Потому и хорош, Что его интересно читать. Все рассказы прочтешь, И еще раз прочтешь, А потом перечтешь их опять. Как портной без иглы, Как столяр без пилы, Как румяный мясник без ножа, Как трубач без трубы, Как избач без избы — Вот таков пионер без «Ежа».

«Новый Робинзон» был не первым журналом, в котором Самуил Маршак выступил как редактор. В юности Сёма Маршак редактировал «самиздатовские» домашние журналы, часто, едва ли не от номера к номеру менявшие названия. Среди авторов были его братья, сестры и друзья: Саша Черный, Яков Годин. Журналы назывались «Лужица», «Звонари», «У камелька», «Черт знает что». Последний журнал пользовался особой популярностью у читателей и просуществовал дольше других. Закрыли его из-за опубликованного в нем объявления: «Я был лысым и остался», сопровождавшегося изображением человека, лечившегося от облысения и оставшегося лысым. Владельцы клиники, о которой шла речь в этой рекламе, добились закрытия журнала.

Кстати, объявления не раз губили домашние журналы семьи Маршаков. В журнале «Лужица» напечатали такое сообщение: «Окончивший гимназию с золотой медалью ищет место дворника». Случилось так, что именно в то время, когда вышел этот номер журнала, Моисей Маршак окончил гимназию с золотой медалью. И вскоре читатели журнала — почти все они были знакомы друг с другом — при встрече с Моисеем стали поздравлять его с «новой должностью». После этого, вспоминает Юдифь Яковлевна, «Лужица» приказала долго жить, ибо «цензура» приняла сторону Моисея. Потом появился журнал «Звонари». Открывался он стихотворением, автор которого угадывается легко:

Первым звоном грянули: Дрогнула околица. Новым звоном дернули: Церковь вся расколется. Гулко ходит колокол. Пляшут колокольцы, Словно рассыпаются Несвязанные кольца. Медные, медные, Серебряные кольца. Звонари-присяжные, Други-добро вольцы! Дуйте в гулкий колокол, Бейте в колокольцы! Отслужим обеденку — Пусть народ помолится, Отслужим обеденку — Выйдем за околицу. Водка ль там не царская? Брага ль не боярская? Брызжется и пенится, Щиплется и колется. Ой ли!

В этом же журнале был опубликован роман сестры Маршака — Сусанны. Начинался он «оригинально»: «В доме была суматоха». Судя по всему, роман был написан под впечатлением «Анны Карениной», начинавшейся словами: «Все смешалось в доме Облонских». Причиной закрытия журнала стало анонимное стихотворение (но все заподозрили, что автором был Сёма Маршак):