Махатма Ганди - Кристина Жордис Страница 45

Уже в 1930 году положение в корне изменилось. О том, чтобы «не подпускать», и речи не было; велись трудные переговоры. Конечно, индийцы фактически еще не были свободны, но настроения в стране исподволь изменились, слепое повиновение было в прошлом. 1928-й, 1929-й, 1930-й — решающие годы, преобразившие Индию и ее отношения с оккупантом.

Вся долгая борьба Ганди в Южной Африке, вся его терпеливая работа в Индии с 1915 года привели в конечном итоге к победе, одержанной в ходе кампаний на рубеже десятилетия.

Бардоли

1928 год, Бардоли. Ганди готовится к сражению — медленно и наверняка. Ему уже под шестьдесят. Шестью годами раньше, в 1922-м, он прервал кампанию гражданского неповиновения в Бардоли из-за убийства полицейских толпой. Именно в Бардоли он решил возобновить сатьяграху 12 февраля 1928 года. Поставить опыт в одном регионе, прежде чем всколыхнуть всю страну.

Цель: отвергнуть повышение налогов на 22 процента, объявленное правительством. Сардар Валлабхбхай Пател, один из верных соратников Ганди, должен отправиться на площадь и возглавить восстание крестьян. 87 тысяч крестьян вышли на улицу, как один человек, отказываясь платить налог, пока его повышение не отменят. Сборщики налогов конфисковали быков, потом орудия труда, потом кухонную утварь, потом лошадей и повозки, а вскоре и землю… У крестьян не осталось ничего. Они не дрогнули. Ганди писал в «Янг Индия»: «Они потеряли все, что имели, но сохранили то, что человеку дороже всего, — достоинство». Шли месяцы, крестьяне не уступали. Сотни посадили в тюрьму, деревни разграбили. Брат Патела, председатель Законодательного собрания, написал вице-королю, что «принятые меры выходят за рамки закона, порядка и приличия». Однако со всей Индии поступали огромные пожертвования.

12 июня Ганди устроил хартал в честь Бардоли. Он пешком обошел весь этот район, вызывая всеобщий восторг. Однако он еще отказывался распространить сатьяграху на другие области Индии, к чему его побуждали. Момент еще не настал, предел терпения еще не достигнут: «Предел будет установлен способностью всех индийцев сразу идти на самопожертвование и страдания». А главное, он хотел сам назначить время и место для сражения.

6 августа правительство капитулировало. Из тюрем выпустили крестьян, скот и земельные участки вернули, новый налог отменили. Ганди, Пател и их сельские союзники одержали полную победу.

В стране назревал кризис. Индийский национальный конгресс должен был провести в декабре сессию в Калькутте. Возглавлявший его тогда пандит Мотилал Неру вызвал к себе Ганди. Делегаты разделились на два лагеря: молодежь, как Джавахарлал Неру и Субхас Чандра Бозе, находясь под влиянием марксизма и обладая большой властью в конгрессе, настаивала на выдвижении, впервые в истории, требования о полной независимости, а умеренные, как Мотилал Неру и Ганди, хотели ограничиться статусом доминиона (предмет «доклада Неру»). Ганди предложил компромисс, на основе которого и пришли к согласию: если этот доклад не будет принят в течение года, начнется новая кампания несотрудничества и тогда уже заявленной целью станет независимость.

Все считали само собой разумеющимся, что возглавит борьбу Ганди. Как раз истекал срок его шестилетнего тюремного приговора (хотя его и выпустили из тюрьмы по причине пошатнувшегося здоровья, приговор, с которым он согласился, никто не отменял), и Ганди, «морально» освобожденный, возвращался в политику. Причем в тот период, когда обостренные Великой депрессией обстоятельства благоприятствовали возобновлению подрывной деятельности.

Благословенный год

В 1929 году он вновь отправился в поездку по Индии. Побуждал людей прясть и ткать, сжигать иноземную ткань. В марте он был в Калькутте и устроил там огромный костер. «Надеюсь, что дубинки сотен тысяч полицейских не смогут потушить костры, которые мы зажгли в тот день в парке Шраддхананд. Ибо огонь дхармы неугасим. Вспыхнув в сердце человека, он будет продолжать гореть, даже если тело уже мертво» [201]. Подготовка к борьбе приобретала характер торжественного, радостного священнодействия. Однако вновь начались волнения — стачки, терроризм и репрессии по уже известной схеме; взорвалось несколько бомб, арестовали анархистов, которые тотчас превратились в народных героев. Встревоженное зарождением в 1924 году коммунистического движения, размахом забастовок и волнениями рабочих правительство арестовало в марте 1929 года 31 профсоюзного лидера (обезглавив таким образом профсоюзное движение коммунистического толка), но, как писал Ганди, «их цель не столько убить коммунизм, сколько установить террор». Правительство показывало свои «кровавые когти, которые обычно прятало».

Встревоженный, донимаемый стачками и терроризмом, боясь надвигающегося краха, барон Ирвин отправился в Англию, чтобы проконсультироваться с новым кабинетом. Намечалось организовать «круглый стол» с участием английских и индийских представителей; кроме того, Ирвин заявил в своей декларации о подготовке конституции, по которой Индии будет дарован статус доминиона. Ганди и наиболее умеренные из лидеров приветствовали это решение. 23 декабря они должны были встретиться с вице-королем.

Но в Вестминстерском дворце палата общин, в которой у лейбористов не было явного большинства, воспротивилась всякой реформе: британская политика в Индии не предусматривала никаких коренных перемен. 23 декабря Джинна, Ганди, Сапри, Мотилал Неру и Пател вошли в кабинет вице-короля. Обязуется ли барон Ирвин провести конференцию, на которой в общих чертах будет оговорена конституция, предоставляющая Индии статус доминиона с правом в дальнейшем отделиться от империи? Но барон Ирвин, проинформированный о результатах прений в парламенте, не мог дать им гарантий.

На сессии конгресса в Лахоре в конце 1929 года председателем должны были выбрать Ганди, это было очевидно всем. Он отклонил эту честь, прося избрать вместо него Джавахарлала Неру. Таким образом, Неру вступил в должность не с главного хода, и даже не со служебного, а «с черной лестницы», по его собственному выражению. Со стороны Ганди это был мастерский ход: годом раньше только предложенный им компромисс помог избежать раскола. В период возобновления действия конгрессу требовался новый глава: в свои 42 года Джавахарлал был, по словам Ганди, «кристально чист… неоспоримо искренен… рыцарь без страха и упрека». Ганди видел в Неру своего политического преемника. Однако преемнику порой было трудно угнаться за решениями учителя. В отличие от своего духовного наставника, который верил в Бога и не доверял науке, он был совершенно светским человеком, противопоставлял разум и религию, к которой примешивались «толика волшебства и слепая доверчивость», и утверждал свою приверженность к прогрессу, основанному на научном знании. Эта интеллектуальная пропасть между ними то сужалась, то расширялась, но так и не исчезла, хотя их духовное родство и верность друг другу от этого не пострадали.

Соляной марш

В 1920–1922 годах Ганди действовал осторожно, месяцами планируя кампанию, тщательно распределяя по времени программу несотрудничества, не стремясь сразу придавать движению массовость. В 1930 году всё произошло быстрее, как будто за это десятилетие он набрался опыта. Год неоспоримого лидерства, два года в тюрьме, годы уединения и самокопания, год молчания, месяцы болезни… бродячая жизнь, посвященная «реконструкции» и реформам, из поселка в поселок, через всю Индию. В каком-то смысле передышка. И теперь он всё поставил на кон, начав сатьяграху в масштабах страны — сатьяграху соли. «Призыв 1920 года был призывом к подготовке. Призыв 1930-го — к вступлению в последний бой».