Барон Унгерн - Андрей Жуков Страница 45

Сложно сказать, насколько барон Унгерн сам для себя сформулировал все вышеприведенные идеи уже тогда, в августе — сентябре 1917 года. Но он не желает возвращаться к себе в Ревель: ожидать неизвестно чего, бесстрастно наблюдать за мучительной агонией бывшей великой империи — все это было не по нему. В пассивном и равнодушном отношении к происходящим событиям Унгерна никак нельзя было упрекнуть. 1 сентября 1917 года Керенский провозгласил Россию республикой. Никакой конституции или даже проекта конституции опубликовано не было. По сути, именно Керенский произвел самый настоящий государственный переворот, ибо формы государственного устройства России должно было определить предстоящее Учредительное собрание. В условиях предрешения государственного строя значение грядущих выборов и самого собрания сводилось к минимальным величинам.

Временное правительство начало проводить воистину самоубийственную политику и в конце концов само вырыло себе могилу. Это выразилось прежде всего в раздаче оружия большевикам и придании им легального статуса. Немедленно начались аресты наиболее активных участников корниловского выступления: арестовали самого Л. Г. Корнилова, его ближайших сподвижников. Они были заключены в тюрьму небольшого городка Быхов, где проводили свободное время в обсуждении корниловской политической программы [20] и усиленно занимаясь английским языком.

Армия окончательно разложилась — ни сил, ни желания продолжать войну не было не только у солдат, но и у большинства офицеров. Полковник М. Г. Дроздовский, командовавший полком на Юго-Западном фронте, докладывал командиру своей дивизии о моральном состоянии подчиненных ему офицеров: «Главное, считаю долгом доложить, что силы офицеров в этой борьбе убывают, энергия падает, развивается апатия и безразличие. Лучший элемент офицерства, горячо принимающий к сердцу судьбы родины и армии, издерган вконец; с трудом удается поддерживать в них гаснущую энергию, но скоро и я уже не найду слов ободрения этим людям, не встречающим сверху никакой поддержки. Несколько лучших офицеров обращались ко мне с просьбой о переводе в союзные армии. Позавчера на служебном докладе… закаленный в боях, хладнокровнейший в тяжелейших обстоятельствах офицер говорил со мной прерывающимся от слез голосом — нервы не выдерживают… Я убедительно прошу… довести до сведения высшего начальства и Временного правительства, что строевые офицеры не из железа, а обстановка, в которой они сейчас находятся, есть не что иное, как издевательство над ними сверху и снизу, которое бесследно до конца проходить не может». При этом необходимо заметить, что полк М. Г. Дроздовского даже в условиях осени 1917 года продолжал оставаться одной из самых боеспособных частей на всем Юго-Западном фронте. Можно себе представить, что творилось в частях менее благополучных.

Большевики все больше наглели и чувствовали свою полную безнаказанность — от противостояния Керенского и Корнилова выиграли только они, став наиболее значимой политической силой России. Все большевики, арестованные после событий 3–5 июля, были выпущены на поруки. Был среди них и Лев Давидович Троцкий, который с этого момента становится главным организатором октябрьского переворота. Время, отведенное Временному правительству, вышло — отсчет шел на дни. Унгерн решает отправляться на Дальний Восток, куда приглашал его в свое время однополчанин есаул Семенов. У Семенова официальные властные полномочия от Временного правительства, можно действовать совершенно легально. Можно посмотреть, как дальше будут развиваться события, но не сидеть сложа руки, а готовить армию, готовить войска, которым, возможно, в будущем предстоит установить порядок и спокойствие в ныне распадающейся на глазах России.

В Забайкалье, к Семенову, барон Унгерн прибыл в самом конце трагической осени 1917 года. В Петрограде, как и предполагал Унгерн, Временное правительство не смогло практически ничего противопоставить большевицкому перевороту, став жертвой собственной политики соглашательства и примиренчества. Офицерский состав бывшей русской армии в массе своей пассивно наблюдал за происходящим. Отчасти это можно было объяснить — Временное правительство и его глава А. Ф. Керенский, после событий августа 1917 года, вызывали всеобщую ненависть и не могли рассчитывать не то что на существенную поддержку, но даже на простое человеческое сочувствие. Многие даже испытывали чувство некоторого злорадства. Конечно, было ясно, что Ленин и большевики — многократно хуже Керенского и компании. Но здесь руководствовались известной русской пословицей: «чем хуже, тем лучше» — для исцеления от болезни необходимо, чтобы революционный гнойник созрел и прорвался, тогда будет легче излечить больную Россию.

Вполне типичным для умонастроений многих русских офицеров можно признать следующее рассуждение командира 14-го армейского корпуса генерал-лейтенанта барона А. П. Будберга, занесенное им в личный дневник через день после того, как в Петрограде власть перешла в руки большевиков: «… нам егозить нечего, ибо стул у нас один — это наша ответственность за удержание своих боевых участков — с этого поста мы уйти не можем, а борьба партий, в которой нам нет и не может быть доли, это не наше дело; сейчас мы только профессионалы, охраняющие остатки плотины, прорыв которой немцами может погубить Россию.

Есть, конечно, другой исход: ударными частями арестовать армиском [21] и вмешаться в борьбу за власть, но при данной обстановке это бессмысленно по соотношению сил и гибельно для интересов фронта, так как немедленно вовлечет его в эту борьбу. Единственный исход в том, что, может быть, миражи мира и беспечального жития, сулимого большевиками, скоро рассеются; тогда наша задача состоит в том, чтобы собрать и организовать все благоразумные и все инертно-пассивные элементы для того, чтобы, когда наступит подходящее время, вступить в борьбу с известным шансом на успех… Советы же, комитеты и комиссары пусть занимаются политикой и пасут, как умеют, свое бурливое стадо…»

Дальнейшее развитие событий показало, сколь слепы и малодушны были те, кому предстоит возглавить Белое дело. Мы еще неоднократно будем обращаться к дневниковым записям барона А. П. Будберга, и не только потому, что генерал-лейтенант Будберг служил во время Гражданской войны на Восточном фронте, занимал видные посты в Белом движении и оставил интересные и ценные свидетельства о бароне Р. Ф. Унгерне, атамане Г. М. Семенове, положении в Забайкалье и в Маньчжурии… Главное заключается в том, что благоразумный и системный генерал-лейтенант белой армии барон А. П. Будберг являлся полной противоположностью внесистемного генерал-лейтенанта белой армии барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга. Оба были, безусловно, честными людьми, оба ненавидели большевизм, не искали с ним компромиссов и понимали, что победить его можно только с оружием в руках. И настоящей трагедией всего Белого дела стало то, что во главе его оказались исповедовавшие «умеренность и аккуратность» генералы, подобные Будбергу, а действительно харизматические лидеры и вожди вроде барона Унгерна, атамана Семенова, атамана Анненкова (в частности, Анненков с глубоким презрением относился к большинству колчаковских генералов, называя их «старым хламом»; известен еще один его отзыв о генералах Ставки Верховного правителя: «Большая часть спекулянты, остальные алкоголики»), генералов Дроздовского и Каппеля старательно вытеснялись на периферию, искусственно маргинализировались, и в результате многочисленных интриг «в верхах» даже натравливались друг на друга… «Дневник» барона А. П. Будберга, отражающий типическое умонастроение образованного, интеллигентного, антибольшевицки настроенного генерала, помогает нам понять, почему так неуютно чувствовали себя большинство колчаковских офицеров, оказавшихся волею судеб в частях под командованием барона Р. Ф. Унгерн-Штернберга.