Афганская война ГРУ. Гриф секретности снят! - Геннадий Тоболяк Страница 45

Ненормальные отношения оперативных офицеров с «Акрамом» и «Фарахом» и другими агентами не прошли мимо переводчика Хакима, он сказал на встрече с «Акрамом» Собину:

– Тебе, майор, не совестно обманывать и обворовывать оперативную кассу и складывать деньги, положенные для агентов, в свой карман?

На это замечание майор Собин с присущей ему наглостью заметил:

– Хаким, ты своей бородой очень похож на «Акрама», не положить ли тебя в гроб вместо него? Что ты сам-то об этом думаешь?

– Ну и шуточки у тебя, майор! – испугался переводчик.

– Это не шутки, а быль. Сам должен понять, что такими угрозами не шутят. Ты, говорят, бывший школьный учитель, а понять никак не можешь исторических аналогий с прошлым. Припомни, отчего умер офицер в бригаде Шатина? Говорят, что отравился угарным газом. Было много пересудов на этот счет, что его якобы отравили. Но мертвому-то что до слухов? Человека-то нет, сгинул, родимый, а он тоже, как ты, Хаким, рубил все с плеча, считая себя бессмертным, Кощеем Бессмертным. Ты меня хорошо понял, папуас?

Хаким понял все, и не только он, но и его товарищ Ахмет. С той поры они оба стали бояться Собина и Саротина, что их убьют ночью во время сна, расстреляют из окна автоматной очередью, списав переводчиков на теракт со стороны басмачей.

Теперь переводчик Хаким старался обходить стороной майора Собина, что того забавляло. Он норовил встретить Хакима рано поутру и бесцеремонно задавал один и тот же вопрос:

– Скажи-ка мне, папуас, кого положили в гроб в Таганроге вместо государя Александра Первого, фельдъегеря Маскова или унтера Сруменского?

Только с моим прибытием на кандагарскую «точку» был наведен некоторый порядок. Я решительно пресекал грубость и хамство Саротина и Собина по отношению к переводчикам и к водителю, Александру Григорьеву. Хаким и Ахмет вылезли из-под кровати, отрешились от страха, что их убьют во сне, стали спать, как все нормальные люди, на кровати, разогнули спины, почувствовали себя равноправными членами коллектива разведгруппы, стряхнув с себя рабскую покорность, и стали по капле выдавливать из себя раба, трусость и робость перед Собиным и Саротиным, вместе с чувством достоинства появилось желание мести.

По мере того как мой авторитет и доверие подчиненных ко мне росли, они раскрывали мне свою душу, очищали ее от накопившейся скверны, говорили о нанесенных обидах и притеснениях со стороны Собина и Саротина. Мне становилось предельно ясно, что из себя представляют эти спившиеся офицеры, вынашивающие желание строить и впредь свое благополучие на несчастье других.

– Вас, командир, майоры Саротин и Собин боятся, как огня, – сказал мне как-то поутру переводчик Хаким. – Они поджали хвосты, но не надолго. Это я чувствую. Ведут себя, как побитые твари, затаились, спрятали свои змеиные жала, ждут, когда вы на чем-то споткнетесь, чтобы вас если не уничтожить, то больно ударить. Ожидание реванша затягивается и они нервничают, понимают, что вы им не по зубам, умнее и решительнее их обоих, а главное, лучше знаете свое дело, что делает вам честь. Собин и Саротин вам, командир, в подметки не годятся.

Слушая лесть из уст переводчика, я меньше всего обращал внимания на его слова, знал, что лесть, как и кинжал – одинаковы в цене, старался меньше говорить, больше делать, объединить таких разных людей в единое русло работы, выжимая из них все способности и, как говорится, все соки. Переводчики и оперативные офицеры ненавидели друг друга, главным образом из-за денег. Переводчики ни за что не отвечали и получали валюту, примерно тысячу американских долларов в месяц, а оперативные офицеры – гроши, около 50 американских долларов. Это, естественно, было несправедливо. Поначалу переводчиков намеревались использовать в афганской войне как нелегалов, но потом все переиначили, включили их в оперативные группы, а оклады им оставили прежними. Противостояние переводчиков и оперативных офицеров было повсеместным явлением. Часто на «точках» переводчиков убивали, и они паниковали, боялись расправы.

Обстановка на кандагарской «точке» постепенно нормализовалась, но еще была опасность физического уничтожения разведгруппы «Фарахом» и «Акрамом». Было тревожно даже подумать, что оборотень «Акрам» часто был в «Мусомяки» и пением частушек веселил пьяных офицеров, плясал перед ними, рассказывал анекдоты и сумел влезть в душу разведчикам, потерявшим контроль над собой. Акрам пел:

Собин и Саротин смеялись. Не закончив один куплет, он начинал другой, пел, что придет на ум, забавлял офицеров. Они хвалили «Акрама», наливали ему водки, он пил и пел:

«Акрам» умело пользовался лестью, расхваливал Собина и Саротина, лесть в его устах, как ложь блудницы, принималась на веру, за нее платили чистой монетой.

Так проходили встречи с «Акрамом», без выездов из «Мусомяки», бестолково и навязчиво. Хитрый «Акрам» убаюкивал сознание офицеров, расслаблял их ум, они думали не о деле, а где бы еще добыть водки, веселились напропалую под пение злодея, которому уже мерещилось, что «Мусомяки» в огне с ненавистными ему Собиным и Саротиным. В награду за террористический акт «Акраму» обещаны американские доллары и безбедная жизнь где-нибудь за пределами Кандагара, возможно были в Кабуле.

– Сколько классов ты закончил? – спрашивал Собин «Акрама».

– А сколько есть классов в сумасшедшем доме, все и закончил! – отвечал бойко злодей. Оперативные офицеры были им довольны. «Акрам» умело вошел в роль борца за народное счастье, но он, кажется, так и не смог из него выйти. Приближалась трагическая развязка. «Мусомяки» находилась на грани беды и момента истины.

Ночь придет

Перекрестит и

Съест.

Прежде чем принять ответственное решение по агентам-оборотням «Акраму» и «Фараху, была запланирована встреча «Зурапа» с ними под контролем офицеров оперативной группы, действительно ли они причастны к террористическому акту, о котором сообщил «Зурап», и намерены взорвать «Мусомяки» так, чтобы никто не выбрался из здания, забросать его гранатами. Так выглядел план заговорщиков, но его следовало проверить и принять решение. Сам приговор – расстрел, должен привести в исполнение «Зурап», как только «Акрам» и «Фарах» во всеуслышание подтвердят, что у них все готово к уничтожению «Мусомяки», только тогда «Зурап» должен привести приговор в исполнение. Такая была установка.

Конечно, можно было бы передать террористов «Акрама» и «Фараха» в руки ХАДа – службу безопасности Кандагара, но тогда пришлось бы передать и «Зурапа», связанного с ними, что грозило «Зурапу» смертной казнью как сообщнику террористов. Я никак не хотел потерять «Зурапа» и в дальнейшем использовать его в интересах нашей работы.