В донесениях не сообщалось... Жизнь и смерть солдата Великой Отечественной. 1941-1945 - Сергей Михеенков Страница 46

Смотрим, командир взвода идет, младший лейтенант Дмитриев. Я ему и говорю, что, мол, ведем раненого, а минометы тоже не бросишь… «Минометы не бросать, — говорит. — За минометы головой отвечаете. А по поводу раненого идите к начальнику штаба. Что он скажет». Я подошел к лейтенанту Иванову: «Товарищ лейтенант, мы раненого ведем. А у нас миномет. Тяжело». Начштаба тут же подозвал бойцов из взвода связи и приказал им взять раненого.

Передали мы раненого с рук на руки. А тут и приказ: «Встать! Шагом марш!» Надо было спешить, пока немцы сплошное кольцо не образовали. Взвалили на плечи свой миномет и пошли дальше.

Прошли еще километра три-четыре. Тут и вышли.

Смотрим, кухни нас уже ждут. Вперед-то разведка ушла. По бокам — боевые охранения. Словом, двигались мы, как положено по уставу. Лейтенанты наши хорошими командирами оказались.

Стали нас кормить. Перевязывать. Раненых сразу грузили на повозки и отправляли в тыл. А у связистов, это я запомнил, была белая лошадь. Они вели ее в поводу. На лошади сидел их раненый. Шли они следом за нами. Смотрим, своего раненого они ссадили с коня и погрузили на машину. Я к Зыбину: «Зыбин, ты не видел, нашего-то погрузили на отправку?» — «Нет, — говорит, — не видел. Пойду спрошу у связистов». А связистов тех он знал, еще в финскую вместе с ними был. Я с Зыбиным к ним. «Где раненый, которого мы вам передали?»— спрашивает Зыбин связистов. «Помер ваш раненый дорогой». — отвечают. «Как помер?»

Оказывается, не довезли они его метров сто. Бросили, сволочи. Я тогда к начальнику штаба: так, мол, и так, человека-то оставили! Лейтенант выслушал меня и говорит им: «Живого или мертвого — несите сюда! И мне лично доложите!» Погнали повозку. Смотрим, возвращаются с нашим раненым. Живой! Перегрузили мы его на машину и — в тыл.

Фамилию свою он называл, да я не запомнил. Запомнил только, что он мой погодок, с 1916 года. Ленинградец. Вот этого человека мы с Зыбиным спасли.

— Был у нас в расчете подносчик мин. Лезгин Гаджимамедов. Смелый такой малый. Ребята над ним все, бывало, посмеивались. Язык наш, русский, он знал плоховато. Коверкал слова. Вот ребята и передразнивали его. А я защищал. И он меня за это звал отцом.

Первым в нашем расчете ранило его. Во время бомбежки.

Немцы бомбили беспрестанно. Я в сердцах бранился: «Сукины дети, наши сталинские соколы! Летают выше всех… быстрее всех… Такой бой, и ни одного нашего самолета!» Думал: останусь живой, первому встречному летчику набью морду. Зарок такой дал себе. И точно, набил бы! Но потом все сразу им и простил. Увидел, как они в одном месте обработали немецкую оборону, сколько трупов навалили, сколько танков подожгли, машин, сколько орудий и техники исковеркали, и все им простил. Илы. Они поработали, «горбатые», как мы их называли. Но это было потом.

А моего подносчика ранило во время первой же бомбежки. Самолет налетел, мы попадали на землю. А он, падая, рукой ухватился за березку. Осколок так и резанул ему по руке. Да сильно! Самолет улетел. Мы вокруг Гаджимамедова заметались. Крови еще не видели. Первый раненый. Он вскочил на ноги. Потом упал, бьется. Зовет: «Отца! Отца!» Это он меня звал так. Перевязали, отправили в тыл.

Больше он к нам в минометную роту не вернулся.

В этой главе собраны рассказы тех, кому выпало драться с врагом под Зайцевой горой. Гора эта находится на Варшавском шоссе между Юхновом и Спас-Деменском. И тот, кто хоть раз проезжал этим старинным трактом, должно быть, видел памятник, где похоронены тысячи погибших здесь советских воинов, — танк на постаменте и 76-мм орудие ЗИС-3. Есть там и музей боевой славы. В сводках 1942 и 1943 годов Зайцева гора фигурировала как высота 269.8. Начиная с зимы 1942 года ее атаковали сразу несколько дивизий 50-й армии одновременно, но взять не могли. Под нее делали подкоп и взрывали. Взрыв был такой мощности, что на несколько километров вокруг сдетонировали минные поля. Но снова не могли овладеть ею. Основные бои шли здесь в период неудачной Ржевско-Вяземской наступательной операции 1942 года. Когда под Вязьмой погибали окруженные 33-я армия, 1-й гвардейский кавалерийский корпус и 4-й воздушно-десантный корпус, 50-й армии было приказано взять эту высоту и создать плацдарм для встречи прорывающихся из окружения. Ничего не получилось. Здесь положили больше войск, чем насчитывалось в дивизиях, находящихся во втором вяземском окружении. Наконец, немцы оставили ее весной 1943 года почти без боя, спрямляя линию своего фронта и высвобождая для переброски под Орел и Курск свои дивизии. На могильных плитах у памятника долгое время значились не фамилии погибших бойцов и командиров, а названия подразделений — огромный список. В народе Зайцеву гору называют Высотой смертников. Половина из них — калужане, потому что маршевые роты и батальоны, которые формировались в Калуге и окрестностях, тут же бросались в бой, именно под высотой 269.8. Здесь пытался пробиться из-под Вязьмы окруженный в марте 1942 года 4-й воздушно-десантный корпус. Названия окрестных сел: Фомино, Калугово, Цветовка, Сининка, урочище Шатино болото — для многих ветеранов звучат как пароль.

— В марте-апреле сорок второго года наш 58-й запасной стрелковый полк 50-й армии генерала Болдина стоял в Калуге. Формировался.

Зачислен я был в роту связи.

Экипировали нас не сразу. Я долго еще ходил в своем черном студенческом пальто, с месяц даже воевать пришлось в нем, а потом выдали гимнастерку, шинель и ботинки непомерно большого размера. Винтовку тоже выдали не сразу. У меня, кроме двух гранат Ф-1, личного оружия долго не было.

В конце апреля ночью нас погрузили в эшелон. А на рассвете мы уже разгружались на каком-то полустанке неподалеку от станции Барятино.

На передовую прибыли на следующий же день.

С неделю простояли во втором эшелоне. Продолжали изучать оружие и телефонную аппаратуру. Оружие мы только изучали, а выдавать нам его не выдавали. Я был зачислен в 1-й батальон 1130-го стрелкового полка 336-й стрелковой дивизии. Связистом.

Наша рота размещалась в рощице, которая была буквально вырублена снарядами и минами. Однажды мы шли опушкой, и кто-то из командиров сказал: «Ну, вон она и есть, Зайцева гора. Видите? Немец на ней крепко сидит».

Впереди огромный холм. Вот уж действительно, гора так гора. Оттуда изредка постреливали пулеметы. Иногда вдруг доносились торопливые хлопки минометов, и тогда в глубине горы начинали рваться мины. Это наши минометчики пытались подавить огневые точки немцев.

Ночами мы подтаскивали снаряды и мины к передовым позициям. Боеприпасы носили из тыловых складов. Я ходил на подноску два раза. Берешь две мины для полкового миномета калибра 120 миллиметров, перевязываешь их за хвосты веревочкой, перекидываешь через плечо и дуешь к передовой. Позади нас примерно на пять-шесть километров простирались обширные торфяники. Весной они превратились в сплошное болото. Вот в глубине этого болота и находились наши склады. Пройти к ним можно было только пешком. Так что на себе таскали и боеприпасы, и продовольствие, и всякое другое снаряжение.