Сталинские генералы в плену - Олег Смыслов Страница 46

22 апр. 42 г. французский врач делал операцию руки (русск. врач отказался — неопытный, выпуска 40 г.). Прошло 14 месяцев со времени операции, а рука в таком же положении, как и была после ранения. Я ею не могу писать, ни ложку взять, папиросу держать не могу, застегнуться тоже не могу. Значит, операция прошла неудачно. Немцы лечить не хотят. После полутора лет беспрерывного лежания начал ходить на костылях. Очень неудобно: нет правой ноги и не работает правая рука. Метров 500 могу пройти и то ощущаю огромную радость: я хожу! Рана на ноге зажила, были осложнения: выходили осколки от снаряда, осталось два маленьких осколка. С 4 июня я в лагере пленных. Волосы на голове большую часть седые. (Я с конца 39 г. ношу прическу, ты меня с ней не видала.) Уже 5 мес. как ношу усы, говорят, очень приличные, буденовские. Бороду не отпускаю, вся седая. Вот и все про свою жизнь, конспективно, конечно…»

14 июля 1942 года генерал-лейтенанта А.А. Власова доставили на станцию Сиверская в штаб 18-й армии, где он и был допрошен. Согласно Женевской конвенции Андрей Андреевич был обязан сообщить только свое имя, воинское звание и наименование воинской части, которой командовал. Все остальные сведения сообщать он не был обязан. Однако про какие-либо конвенции малообразованный генерал ничего не знал, а потому рассказал немцам абсолютно все. При этом старался зарекомендовать себя как можно более сговорчивым, угодливым и полезным. Что и подтверждает протокол его допроса.

Потом был Винницкий лагерь, где Власов скрашивал свое пребывание в этом лагере «преферансом, приемами высоких гостей, задушевными беседами и водкой».

«Об этом его периоде жизни рассказал на следствии бежавший из гитлеровского плена батальонный комиссар Иосиф Яковлевич Кернес — постоянный партнер генерала по преферансу, — пишет Павел Александрович Пальчиков. — В течение месяца они были вместе и почти каждый день расписывали “пульку”.

Судя по материалам уголовного дела Кернеса, Власов не хотел признавать себя побежденным. Утверждал, что 2-я ударная армия высшим советским командованием была отдана на растерзание фашистам…

По словам Кернеса, в лагере Власов держался с достоинством, к немцам обращался без подобострастия: знал себе цену. Любил беседовать в обществе из пяти — восьми человек о своей службе в Красной армии, о командировке в Китай, которая якобы спасла его от репрессий 1937–1939 годов. Отмечал, что не обижен в смысле своей карьеры, ибо очень быстро из командира дивизии и корпуса стал командующим армией и заместителем командующего фронтом, что путь от рядового бойца до командира соединения прошел последовательно, не перепрыгивая через ступень.

В своих беседах Власов пытался найти хоть какие-либо оправдательные мотивы предательства. Все чаще заговаривал о том, что за многие годы службы в армии сумел накопить лишь несколько штанов да мундиров, приобрести самую посредственную домашнюю обстановку, в то время как соответствующие его рангу германские генералы имеют собственные виллы и крупные вклады в банках.

Однажды кто-то ему возразил, что “виллы” и старость себе и потомкам обеспечили многие из высшего генералитета — Ворошилов, Буденный, Кулик, Берия… В очень неплохих условиях до репрессий жили Тухачевский, Егоров, Дыбенко, Корк, Якир…

“О какой обеспеченной старости наших командиров можно говорить, — возмутился Власов, — если их могут в любой момент по одному подозрению, навету арестовать, а затем и расстрелять. И их настоящие заслуги перед Отечеством никто учитывать не будет. Другое дело — офицер германской армии, уважаемый, самостоятельный в своих действиях и обеспеченный круглой суммой накоплений и солидной пенсией при отставке!”

По предположению Кернеса, Власов, возможно, и не согласился бы возглавить РОА, если бы не один случай. Однажды во время традиционной игры в карты вошел кто-то из новых партнеров и сообщил о приказе Сталина, объявлявшем Власова изменником Родины. Последний страшно возмутился: “Нет, вы только подумайте, как ценят людей в советской стране. Ни за грош заслуги! Десятки лет непорочной службы, а после пленения, в котором я совершенно невиновен и об обстоятельствах которого я готов отчитаться, меня поторопились произвести в изменники. У нас все возможно, а уж врагом народа объявить могут и деревянный столб”».

Другой генерал, А.Г. Потатурчев, командир 4-й танковой дивизии, на допросах в немецком плену подробно и обстоятельно рассказал о структуре и боевых действиях своего соединения, чем удивил противника отсутствием у него офицерской чести. Как подчеркивает А.В. Исаев, «судя по материалам допроса, генерал Потатурчев был сильно подавлен случившимся, разгром его дивизии и пленение подействовали на него угнетающе. Надеясь выжить, он не отказался отвечать на расспросы о 4-й танковой дивизии, ее составе и вооружении, о Красной армии в целом, видимо, полагая, что это уже не имеет значения. С учетом разгрома его дивизии и других войск признавал слабую подготовку офицерского состава, говорил об отсутствии “четкого руководства” и даже соглашался, что “Гитлер — великий вождь”. В других случаях говорил о достаточной технической подготовленности офицеров, хорошем моральном духе танкистов и хвалил танк Т-34. В отношении других танков своей дивизии (KB, Т-26, БТ-7, Т-28) отзывался критически, в частности, сетовал, что двигатели KB быстро перегреваются.

Зная о глубокой враждебности нацистов к коммунистам и большевистской идеологии, Потатурчев, видимо подсознательно подыгрывая немцам, не раз сугубо отрицательно высказывался о политсоставе Красной армии, а также о НКВД. Охотно признавался, что пессимистически относится к коммунизму, недоволен колхозным строем и соглашался, что офицеры Красной армии живут в “неслыханно отсталых” социальных условиях. Преимущественно на счет немецкой спеси и арийско-нацистского самомнения следует отнести выводы немцев в протоколе допроса об общем бескультурье советского генерала и об отсутствии у него “сознания национальной чести и долга, которое является у нас само собой разумеющимся”».

Другой генерал, командир 172-й стрелковой дивизии генерал-майор М.Т. Романов, в плену вел себя достойно. На это не смогли не обратить внимания немецкие офицеры:

«Группа Армии Центр 6.10.41

Допрос русского генерала

Михаила Тимофеевича Романова.

Персональные данные:

Родился 3.11.1891 в Нижний Новгород (сейчас Горький). Он женат, имеет 3 детей. Из них 2 сыновей — 18 и 19 лет. Последнее время сообщений от семьи не имеет. Его отец имел шляпочный цех в Нижнем Новгороде. Романов с 1915 года солдат 4 кавказского пехотного полка в Шадринск, губ. Пермь. В царской армии он не был офицером. В армии Керенского он получил сразу звание лейтенанта и был направлен в 50 резервный пех. полк в Ржеве. В 1920 он уже командир полка в Туркестане, 1938 — командир дивизии в Курске. 1939 — командир 185 стр. дивизии в Белгороде (Харьков). С 10 мая 1940 года — он командир 172 стр. дивизии в Сталиногорске (около Тулы). В финской войне генерал не участвовал.

2) Применение с началом войны.

Участие в захвате Польской территории, в 1939 году, Романов со своей дивизией не участвовал. В середине мая 1941 года, 172 дивизия, которая получила как раз усиление резервистами, находилась в военном лагере, в районе Тулы. Дивизия состояла из стрелковых полков — 388,497 и 514. Дивизии был подчинен легкий арт. полк 340. Танковых частей дивизии не придавалось. По словам Романова, дивизия была в хорошем состоянии. Она получила в подчинение батальон связи, численностью 350 человек и имела значительный парк автомобилей.