Из варяг в Индию - Валерий Ярхо Страница 46

Затея с собранием киргизских вождей провалилась, но это не сделало хивинцев сговорчивее. Они согласились лишь на то, чтобы Россия имела в Хиве своего постоянного агента; хан, как узнали русские, дал разрешение на это не в последнюю очередь потому, что агентом должен был стать Аитов, которого он хорошо знал. При этом хан просил разрешить и ему иметь своего агента в Астрахани и Оренбурге, чтобы помогать хивинским купцам, которые часто жаловались на притеснения русской таможни. Что касается всех других пунктов переговоров, то хивинцы пришли к решению не давать Никифорову окончательного ответа, а отправить в Россию, дабы разведать ситуацию, собственное посольство.

Впрочем, расстались дружелюбно. Миссию отправили обратно со всевозможной вежливостью, одарив Никифорова и Аитова конями-аргамаками с полной сбруей, деньгами, подарками, верблюдами и припасам на дорогу. Вместе с Никифоровым в Россию пошли семеро русских, освобожденных из неволи. Выйдя из Хивы 27 октября, караван Никифорова через тридцать шесть дней прибыл в Сарайчиковскую крепость.

Оставшийся в Хиве Аитов готовился совершить большую ознакомительную поездку по стране, съездить в Бухару и, может быть, в Коканд. Но планам этим не суждено было сбыться: через два дня после ухода каравана от мехтера прибыл посланник, который передал Аитову, что хан более не желает видеть его в своих владениях. Также не желал хан пропускать его в чужие владения и просил незамедлительно выехать в Россию. Чем было вызвано столь резкое изменение настроения хана, понять трудно. Предположительно хан испугался, что Аитов, заехав в Бухару, расскажет тамошним властям о готовившемся хивинцами набеге. Как бы то ни было, Аитов спешно покинул Хиву и нагнал караван миссии в пути.

Огорченный дипломатической неудачей, мучимый болезнью Никифоров не застал Перовского в Оренбурге и отправился вслед за ним в Санкт-Петербург, чтобы лично доложить об исполнении поручений. По дороге он почувствовал себя плохо и заехал в имение к матери, село Новоспасское Сызранского уезда Симбирской губернии, где слег в постель и после двух недель болезни скончался 27 января 1842 года.

Бумаги его, которые родственники с фельдъегерем, присланным из Петербурга, отправили начальству, были писаны мягким карандашом и весьма неразборчивым почерком; к тому же Никифоров часто пользовался шифром, ключ к которому знал только он один; поэтому разобрать многие записи оказалось невозможно. Но места, которые удалось прочесть, выразительно характеризуют впечатления, приобретенные штабс-капитаном при общении с правителем Хивы и его приближенными: «Хан и его сановники чужды всякого понятия о политических переговорах и даже не могут понять смысл слова “уполномоченный”. Вполне сознавая свое бессилие, они не в состоянии оценить кротких мер сношения, но трепещут силы, которая одна может их вразумить». Исходя из этих выводов, Никифоров обосновывает возможность похода в Хиву отряда в три тысячи солдат при нескольких орудиях.

Но слишком еще свежи были в столице воспоминания о зимней неудаче Перовского, и там решили, учтя ошибки прежних переговоров, мирными средствами добиваться с ханом договоренности о дружбе и разграничении влияния в степях.

Вместе с отрядом возвращавшегося после неудачных переговоров в Хиве штабс-капитана Никифорова весной 1842 года в Оренбург прибыл посланник хивинского хана Аллакули Вансавай Набиев со свитой из шестнадцати человек. На это посольство хивинцев в Петербурге возлагались большие надежды, министр иностранных дел рассчитывал обсудить с послом пункты мирного и торгового договора и подписать «протокол о намерениях». Посольство встречали с чрезвычайной предупредительностью и сразу же, без раскачки, снабдив всем необходимым на дорогу, отправили в Петербург, куда хивинский посол прибыл 10 марта.

С Набиевым встретился министр иностранных дел России, граф Нессельроде, и вскоре последовала аудиенция у самого императора. Николай Первый, по свидетельству придворных хроникеров, «принял хивинского посла Набиева очень милостиво». После этого целых два месяца посла и его свиту развлекали, как могли, демонстрируя столицу и достижения России в различных областях. Набиев был совершенно покорен и раздавлен красотой и величием русской столицы, не стесняясь иногда раскрывать рот от удивления. Но серьезных переговоров не получилось: Набиев не был уполномочен принимать какие-либо решения без ведома хана, а так как телеграфного сообщения с Хивой не было и узнать мнение Аллакули по тому или иному вопросу не представлялось возможным, то обсуждать с послом проект договора посчитали лишенным смысла. Одарив «как положено» — часами, бархатом, атласом, тонким сафьяном и дорогой посудой, — 9 мая 1842 года Набиева и его людей отправили в Оренбург, решив доставить проект договора с особым русским посольством.

Это посольство возглавил еще один участник зимнего похода 1839 года полковник Данилевский. Он командовал авангардом отряда Перовского и при самых трагических обстоятельствах показал себя с наилучшей стороны, за что был удостоен ордена Св. Владимира 4-й степени с мечами и произведен в полковники.

В состав посольства вошли два военных топографа братья Зеленины, недавние унтер-офицеры, произведенные в офицерские чины за тот же зимний поход. Из гражданских лиц шли натуралист Баринер, письмоводитель и личный секретарь Данилевского коллежский регистратор Григорьев, были взяты также переводчик, караван-баши из степняков, а также двадцать казаков конвоя под командой хорунжего Кипиченкова. Наняли еще пятерых киргизов, в чьей верности не сомневались; эти киргизы хорошо знали степь и уже бывали в Хиве. Кроме того, к отряду присоединился приказчик Бочаров, неоднократно бывавший ранее в Хиве с товарами своего хозяина. Бочаров хорошо говорил на степных наречиях и по-узбекски, а самое главное — имел обширные и прочные связи в среде хивинского купечества. Бочаров имел при себе несколько верблюдов, груженных товарами. Весь же караван состоял из сорока верблюдов, тридцати пяти лошадей, из них двадцати восьми верховых под казаками и чиновниками; киргизы ехали на своих конях, и две лошади были выделены для кареты-ландо, которую везли хану в подарок.

На расходы посольству было отпущено пять тысяч червонцев. В эту сумму входили, по официальной смете, семьсот червонцев «на подарки сановникам хана» и тысяча «на экстраординарные расходы», то есть на взятки им же, — посольство готовили с учетом «восточной специфики» предстоящих переговоров. Кроме денег, запасли и другие подношения — хану предназначалось уже упоминавшееся ландо с откидным верхом, и к нему вели пару прекрасных английских лошадей в убранной серебром сбруе. Для него же везли бронзовые подсвечники, чаны, орган, запасы бархата и атласа. Для министров — тоже атлас и бархат, несколько золотых часов, а также изрядный запас сахарных голов — товара, особо ценимого и любимого хивинцами.

Посольство готовилось тщательно, целых три месяца, с самого момента отъезда из Петербурга посла Набиева. Данилевский должен был продолжить усилия Никифорова по определению границы России с ханством, проведя ее по реке Сыр, северному берегу Аральского моря и склону Усть-Урта. Одним из главнейших заданий миссии было составление и подписание формального торгового договора, которым русским предоставлялись права свободной торговли в Хиве, а русские купеческие караваны ограждались бы от набегов туркменских разбойников (всячески поощряемых хивинцами). Также Данилевскому было поручено вести переговоры об освобождении невольников, и в их числе полторы тысячи персов (об этом русских просило правительство Персии). Были даны посольству и секретные поручения. Они касались прежде всего ведения военно-топографической съемки не только пути до Хивы, но по возможности и самой Хивы, укреплений других городов и оазисов. Собственно, для этого и были к отряду прикомандированы военные топографы братья Зеленины. Конфиденциальная часть задания делала и без того непростую миссию дьявольски опасным предприятием. В Хиве понятие дипломатической неприкосновенности было весьма относительным. Поймай русских разведчиков хивинцы за сбором сведений, и тогда за жизнь всех участников посольства никто бы не поручился. История взаимоотношений с Хивой знала примеры, когда жизнь и смерть послов решались в зависимости от настроения вздорных властителей ханства.