Бесчестие миссис Робинсон - Кейт Саммерскейл Страница 47

Прежде чем заседание перенесли для разрешения этой проблемы, адвокат Изабеллы попросил вызвать Джона Тома, их последнего свидетеля. Кокберн согласился выслушать его показания.

Том представился джентльменом, «имеющим отношение к литературной деятельности», который знал мистера и миссис Робинсон, «последнюю — близко».

— Я познакомился с ними в Рединге в 1854 году, — показал он, — а затем встретился с миссис Робинсон в Мур-парке.

Филлимор попросил его описать миссис Робинсон.

— Она очень возбудимая особа, — сказал Том. — В целом в ее поведении присутствует определенная доля формальности, но она то и дело высказывает романтические и непоследовательные замечания.

Описание соответствовало линии защиты, наводя на мысль, что у Изабеллы были две стороны натуры — публичная и дневниковая, буйные внутренние фантазии под маской внешнего приличия.

Тома попросили зачитать вслух запись в дневнике от 3 июня 1854 года, в которой Изабелла зафиксировала свои впечатления о нем. «Его большие глаза казались бледными фиалками, — читал Том, — в тени тяжелых, нависающих век, щеки у него впалые, и во всем его облике сквозило уныние». В зале раздался смех во время передачи Томом этого насквозь романтического описания самого себя. Он продолжил чтение, обратившись к отчету Изабеллы о своем собственном поведении во время их встречи. «Щеки пылали, на глаза каждую секунду наворачивались слезы, а голос прерывался. Мы говорили долго и откровенно».

Филлимор спросил у Тома, как он находит этот отрывок.

— Он очень приукрашен и преувеличен, — ответил Том, — и я не испытывал уныния или подавленности.

Филлимор привлек внимание Тома к записи от 4 июля 1854 года о его встрече с Изабеллой в Мур-парке. Этот отрывок, сказал молодой человек, тоже был «весьма приукрашенным» изложением фактов.

Наконец Филлимор спросил Тома о записи, сделанной 15 июля 1854 года и включающей ссылку на дерево, «при взгляде на которое я всегда буду думать о моей эскападе с мистером Томом».

— Слово «эскапада», — сказал Джон Том, — для меня необъяснимо. Помню, я как-то читал под деревом в саду с миссис Робинсон, когда к нам направился мистер Робинсон, и миссис Робинсон затем отбежала за угол, чтобы, по-видимому, не попасться мужу на глаза.

Он категорически отрицал любое нарушение приличий в отношениях между ним и миссис Робинсон.

На перекрестном допросе Том признал, что дружил с доктором Лейном: после его работы гувернером у детей Робинсонов, сказал он, мистер Робинсон представил его доктору, с которым он с тех пор оставался «в близких дружеских отношениях».

На этом суд отложил слушание дела.

За последующие три недели дело Робинсонов привело Суд по бракоразводным и семейным делам в еще большее смятение. Когда Кокберн, Крессуэлл и Уайтман вернулись к нему в понедельник 21 июня, Кокберн сказал, что пятеро из шести судей, назначенных заседать в этом суде, пришли к заключению, что не могут вывести Эдварда Лейна из иска. Судьей, заявившим особое мнение по делу, был пожилой Уильям Уайтман, доказывавший, что в формулировке закона нет ничего, что мешало бы им так поступить. Кокберн, выразив сожаление по поводу выступления Уайтмана против большинства, объявил, что дело будет слушаться, как планировалось. И пригласил барристеров подвести итоги.

Поскольку судьи согласились, что дела против Эдварда нет, Форситу выступать не требовалось. Филлимор от имени Изабеллы повторил свой довод насчет того, что содержание дневника — выдумка. Он выдвинул предположение, что его клиентка «считала, будто пишет своего рода роман, в котором, как очевидно полагала она, описываемые ею сцены образовали подходящую кульминацию». Чемберс, от имени Генри, суммировал дело, указав, что хотя дневник «несомненно, написан — как иногда пишут женщины — высокопарным стилем, он является совершенно точным отчетом о вещах, имевших место. Мой ученый друг попытался принизить его, цитируя пассажи, посвященные мистеру Тому, а затем поместив мистера Тома на свидетельское место для отрицания корректности этих отрывков. Но мистер Том их не отрицает. Он лишь говорит, что они являлись преувеличенными описаниями действительно произошедшего». Чемберс добавил, что в 1854 году миссис Робинсон было не пятьдесят лет, а сорок один год.

Кокберн сказал, что судьи вынесут вердикт в течение двух недель.

Двенадцать дней спустя, в субботу 3 июля, толпа элегантно одетых дам набилась в зал суда, чтобы услышать приговор по делу Робинсонов, но вскоре их постигло разочарование. Кокберн объявил, что изменил свое решение. Подобно Уайтману, он и другие судьи теперь считают, что доктора Лейна нужно вывести из иска, чтобы он мог выступить в качестве свидетеля. Сверх того, они узнали, что вскоре в парламент представят билль о поправках к Закону о разводе, в котором будет условие, разрешающее выводить соответчика из дела, подобного этому. Кокберн решил снова отложить слушания, чтобы дождаться принятия билля.

Судьи продолжили рассматривать другие прошения. В понедельник 14 июня, в первый день заседаний по делу Робинсонов, суд заслушал прошение миссис Уорд о разводе с ее пьющим жестоким мужем на основании нарушения супружеской верности, жестокости и оставления. Согласно показаниям их квартирной хозяйки, она была «тихой, трудолюбивой женщиной», которая после многих лет «дурного обращения», казалось, «вполне согласна» с тем, что муж ее оставил. Полиция подтвердила, что мистер Уорд бил свою жену. Но Крессуэлл заметил, что если миссис Уорд довольна была уходом мужа, суд может отказать ей в разводе. «Акт оставления, — уточнил он, — должен быть совершен против воли жены». Развод не мог предоставляться по взаимному согласию, не мог он оправдываться и одной несчастностью жены. Формулируя новый закон [114], законодательная власть постаралась избежать примера Франции, которая в 1792 году санкционировала развод на основании несовместимости, в результате чего в последующее десятилетие один из каждых восьми французских браков был расторгнут, почти три четверти из них по прошениям жен. Тем не менее Крессуэлл нашел способ предоставить миссис Уорд свободу. В среду 16 июня, после выступления Джона Тома по делу Робинсонов, Крессуэлл постановил, что она «несомненно, получала право на развод на основании прелюбодеяния и жестокости, даже если в отношении оставления и были какие-то сомнения». Благодаря правилам нового закона она получала право сохранить любую собственность, которую впоследствии приобретет.

Брак Уордов был одним из девяти, расторгнутых в тот день — скорость принятия решений, вызвавшая вопросы в палате лордов. Действуя слишком медленно, судьи продляли, в понимании общества, жизнь нравственно испорченному союзу; действуя слишком быстро, они, похоже, разрушали на глазах у публики институт брака.

21 июня, после третьего перерыва в слушаниях по делу Робинсонов, Крессуэлл объявил свой вердикт по иску, изначально рассматривавшемуся в течение четырех дней в мае: «Кертис против Кертиса», прошение жены о судебном разлучении на основании жестокости. Поскольку это было прошение о разлучении, а не о разводе, Крессуэлл мог судить его один. Как и в деле Робинсонов, решение суда опиралось на интерпретацию документа, написанного женщиной.