Кто и когда купил Российскую империю - Максим Кустов Страница 47

Поступившись самолюбием, 12 июня 1919 года Главнокомандующий Вооруженными силами на Юге России генерал А.И. Деникин объявил о своем подчинении адмиралу А.В. Колчаку как Верховному правителю Русского государства и Верховному главнокомандующему Русских армий.

В конце 1918 — начале 1919 года деникинцы нанесли поражение 11-й Советской армии и заняли Северный Кавказ. 23 января 1919 г. армию переименовали в Кавказскую Добровольческую армию. 22 мая 1919 г. Кавказская Добровольческая армия была разделена на 2 армии: Кавказскую, наступавшую на Царицын — Саратов, и собственно Добровольческую армию, наступавшую на Курск — Орел.

Летом — осенью 1919 г. Добровольческая армия (40 тыс. чел.) под командованием генерала В.З. Май-Маевского стала главной силой в походе Деникина на Москву. Основным соединением Добровольческой армии в 1919 году неизменно был 1-й армейский корпус ген. А.П. Кутепова, состоявший из отборных «цветных полков» — Корниловского, Марковского, Дроздовского и Алексеевского, развернутых впоследствии в ходе наступления на Москву летом — осенью 1919 г. в дивизии.

Максимальной численности ВСЮР достигли в октябре 1919 г. — 270 тыс. человек, 600 орудий, 38 танков, 72 самолета, около 120 кораблей.

Но именно увеличение численности Добровольческой армии стало причиной падения боеспособности многих ее частей.

Погибали преданные белой идее люди, прежде всего офицеры. И все больше в армии оказывалось включенных в ее состав мобилизованных крестьян и пленных красноармейцев со всеми вытекающими из этого неприятными последствиями.

После неудачного наступления на Москву летом — осенью 1919 года Добровольческая армия под давлением Красной армии отступила на Кубань, где в начале 1920 года была сведена в Отдельный Добровольческий корпус под командованием генерала А.П. Кутепова. Казачьи части прекращали сопротивление…

В хаосе отступления получение мало что стоящих денег белым подразделением даже могло лишние проблемы создать: «В первый же день мы случайно наткнулись на заведующего хозяйством дивизиона полковника Лебедева. Даже странно, что он оказался так близко к фронту… У моста постреливали, Лебедев был явно неравнодушен к стрельбе и старался от нас отделаться и уехать. Но Скорняков и я осыпали его упреками и требованиями — батарея после отступления нуждалась во всем.

— Ничего того, что вы просите, у меня тут нет. Единственно, что могу вам дать, — это денег.

Он вручил Скорнякову пачку новеньких пятисотрублевых билетов. Пачка была, очевидно, в сто штук, величиной в кирпич и ни в один карман не влезала. Кроме того, билеты в пятьсот рублей были еще крупной монетой и разменять их было очень трудно. Все же мы могли платить крестьянам за забранный фураж.

В это время стрельба усилилась, и Лебедев, даже не взявши от Скорнякова расписки, укатил. Деньги нам были ни к чему — купить ничего нельзя было. Магазины пустовали. Пачка денег никуда не влезала, и Скорняков с ней мучился. Он клал ее в переметные сумы седла, но тогда не мог отойти от лошади. На ночлеге он клал пачку под подушку, забывал ее при выступлении и мчался в хату за пачкой. Наконец он отдал ее мне. Я отказался:

— Нет, избавьте, ненавижу чужие деньги.

— Возьмите, кроме шуток, я больше не могу с этими треклятыми деньгами. Ни к чему они нам не служат, а тревог с ними масса. Я вам приказываю их взять.

Настала моя очередь мучиться. В хате клал их на подоконник за занавеску. Как-то выступили. Начался бой, и вдруг я хватился денег. Нету, оставил в хате. Стремглав я поскакал туда. Ворвался в хату, уже занятую какой-то частью, прямо к окну и… вздох облегчения. Деньги лежат себе.

— А мы-то тут уже минут двадцать, — сказали солдаты. — Прозевали миллионы.

После этого я сказал Скорнякову, что больше не могу нянчить эти проклятые деньги. А то сбегу и унесу их. Мы решили раздать в счет жалованья всем солдатам и офицерам по билету и сохранить остаток, который мог уже влезть в карман к Скорнякову, для нужд батареи. Так и сделали и вздохнули с облегчением. Солдаты же стали играть в карты и ссориться. В общем, деньги принесли нам одни неприятности…

Скорняков передал мне деньги, оставшиеся от знаменитой пачки. Покупка фуража происходит следующим образом: обращаюсь к хмурому казаку:

— Мне нужно сена и ячменя для батареи.

— Нема ячменя.

— Слушай, я заплачу деньги. Если же ты откажешь, то будем сами искать и тогда ничего не заплатим.

Казак видит, что мне не до шуток, после некоторых колебаний он соглашается продать. Красные же все равно все отберут».

Конечно, казаку логично было взять деньги, как бы мало они ни стоили. Либо белые ячмень найдут и ничего не заплатят, либо красные все равно отберут. Ячмень всем нужен. По такой же схеме при отступлении можно было не только лошадей, но и личный состав питанием обеспечить:

«Мы собирались отступить на новую позицию. Полковник Шапиловский позвал меня.

— Поручик Мамонтов, я даю вам приказание найти еды для батареи. Мы голодаем.

— Слушаюсь, господин полковник, но скажите, где я должен ее искать?

Жестом руки я указал на пустынную равнину.

— Это ваше дело. Купите, украдите, ограбьте, делайте что хотите, но достаньте нам еды. Вот все деньги, которыми располагает батарея. Тут двести тысяч. При обесценении денег это немного, но больше у меня нет. Идите и не возвращайтесь без еды. Это приказание.

Это была трудная миссия. Я сел на Андромаху, взял двух солдат с собой и отправился, сам не зная куда. Как богатырь в старой былине. Немного дальше был довольно большой хутор. На дворе расположились кавалеристы. Я обратился к хозяину хутора. Он безнадежно махнул рукой:

— Вы же видите, что творится!

Я видел и понимал. Но вдруг я увидел громадную свинью.

— Продай мне свинью. Все равно ее у тебя заберут, а я дам тебе деньги.

— Не хочу я ваших денег. Они больше не имеют цены. Это единственная свинья, которая у меня осталась.

— Посмотри, свинья ранена, она все равно сдохнет.

Свинья была действительно ранена пулей, но очень легко.

Я нарочно преувеличивал.

— Нет, нет. Не хочу.

Ситуация была нелегкой. Что тут поделаешь? В этот критический момент я получил помощь… от красных. Да. Они стали обстреливать хутор шрапнелью. Я заметил, что крестьянин обалдел от страха. Нарочно я еще увеличил его панику. Мы-то на шрапнели едва реагировали, так привыкли.

— Ты видишь, что все пропало! По крайней мере, ты сохранишь деньги.

И почти насильно я втиснул пачку денег ему в руку.

Теперь я стал владельцем свиньи. Но нужно было еще ее взять и охранить от притязаний кавалеристов. Это вовсе не было просто. Свинья очень резво бегала. Я попросил у кавалериста одолжить мне винтовку, чтобы пристрелить свинью, и промазал в двух шагах. Свинья от меня, я за ней, кавалерист за мной, чтобы отобрать винтовку. Потому что пули начали свистеть кругом и наши отходили. Надо было торопиться.