Зимняя война 1939-1940 гг. - Гордон Франк Сандер Страница 47

Все говорило о том, что Финляндии нужно было выходить из игры, пока не поздно. Текст телеграммы был согласован, и телеграмму согласия с условиями Кремля уже собирались отправить. И тут другая телеграмма, не из Москвы или Стокгольма, а из Парижа, вновь спутала все карты.

* * *

На сцене появляется разъяренный Эдуард Даладье, президент Франции, который ненадолго, но с ужасающими последствиями вышел на передний план в великой нордической драме. Старомодный заядлый курильщик, который с определенными оговорками все же принял план операции «Эвон Хед», теперь был обеими руками за нее. От этой операции зависела его политическая судьба.

Итак, утром 1 марта разозленный француз послал телеграмму Рюти в Банк Финляндии, обещая отправить для спасения Финляндии не от 12 000 до 20 000 солдат, как он обещал ранее, а 50 000. Более того, французский президент сказал удивленным финнам, что эти войска чудесным образом окажутся в Финляндии не в апреле, а в конце марта. Что до неприятного вопроса по поводу транзита через Норвегию и Швецию, то беспокоиться не нужно: он лично гарантирует транзит.

В качестве дополнительного бонуса — как пас через все поле в футболе (и здесь Даладье делал очень большую натяжку) он также пообещал магическим образом доставить в Финляндию 100 бомбардировщиков с экипажами.

Этот ход Даладье был коварным, как его определяет Якобсон.

Это был ход азартного игрока, ход пешкой без защиты. Ибо он должен был знать, что у него не было ни войск, ни самолетов, ни средств доставить их в Финляндию.

Британцы, в свою очередь, в особенности Черчилль и сэр Доудинг, самый боевой генерал Британии, хотели сохранить Королевские ВВС для борьбы с нацистской Германией, которая, как они знали, была не за горами, и не хотели заходить столь далеко. Однако в духе времени Чемберлен пообещал финнам, что он направит им еще пятьдесят бомбардировщиков. Финское «безнадежное дело» достигло апогея глупости и лживости: французы и британцы соревновались в обещаниях отправки войск и вооружений, которые они не могли отправить физически.

В то же самое время британский премьер, рассерженный тем, что он правильно называл финской недобросовестностью, открыто заявил, что если финны будут вести дела с Кремлем, то Лондон прекратит всю военную и экономическую помощь Финляндии. Таким образом, финское правительство оказалось в чрезвычайной и беспрецедентной ситуации.

Вдруг обещание союзников о помощи стало угрозой. Финляндию шантажировал один ее друг, а второй друг пытался ее подкупить. Сложно представить себе другую воюющую маленькую нацию, к которой так относились бы великие страны, настаивая на помощи Финляндии против ее же воли.

К сожалению, безумная, запоздалая взятка Даладье, в сочетании с подслащенной обещанием-угрозой Чемберлена, сработала. Впечатленный внезапной страстью союзников, финский кабинет решил отозвать уже согласованный текст. Вместо согласия на предварительные условия для переговоров в Москву был отправлен намеренно медлительный ответ, в котором содержалась просьба более четко определить линию послевоенной границы. В то же самое время будущие спасители Финляндии, Чемберлен и Даладье, получили просьбу подтвердить, что сильно разросшийся экспедиционный корпус действительно прибудет в Финляндию к концу марта. Еще раз финское правительство решило вести игру с целью выиграть время, играя на двух фронтах. Это было решение, о котором оно вскоре пожалело.

Ситуация была крайне запутанной, но ее еще больше запутал Гюнтер, глава шведского МИДа. Боясь того, что ответ Таннера рассердит хозяина в Кремле, он сознательно придержал его.

* * *

Затем последовало пять дней, имеющих мало аналогов в анналах современной дипломатии. Дуглас Кларк справедливо назвал их «мартовским безумием». Если бы это была легкая комедия, то на одной стороне сцены был бы флиртующий Даладье и грозный Чемберлен, то умоляющие, то запугивающие нерешительных Тапнера и Рюти… На другой стороне сцены Гюнтер и Коллонтай умоляли бы их лететь в Москву немедленно — ведь, как предположила Коллонтай, возможно, Сталин сделает «щедрый жест» и смягчит свои требования.

А пока Молотов, правая рука Сталина, продолжал бегать кругами и исходить яростью в своем кабинете в Кремле, ожидая, пока жалкие белогвардейцы ему ответят. Похоже, что даже здравомыслящий Маннергейм был захвачен этим безумием. Он только что убедил генералитет и правительство согласиться на условия Москвы — и тем не менее послал личную телеграмму Рузвельту, спрашивая, не сможет ли Вашингтон оправить ему немного бомбардировщиков, чтобы помочь ему отбиться от медведя.

* * *

Анна-Лииса Вейялайнен, хозяйка столовой на Туппура, направилась в отпуск, получив первое с августа увольнение. Она печально села на поезд на Варкаус и там пересела на автобус домой в Леппявирта.

Когда древний автобус приехал в город, Анна-Лииса удивилась, насколько дороги были забиты людьми, направляющимися в церковь. Но это было не воскресенье. Что же происходило? Выйдя из автобуса, она наткнулась на подругу, которая пригласила се следовать за ней. Все еще недоумевая, она согласилась. В конце концов она поняла: «Это были похороны погибших. Погибших было много…»

Поскольку молодая женщина даже не успела переодеться и снять потрепанный лыжный костюм, то, войдя в церковь, она ушла на балкон с видом на алтарь.

«С ужасом я увидела ряд из девяти гробов перед алтарем. Неудивительно, ведь мужчины из моего прихода воевали на реке Коллаа всю войну, и именно там их убило. Оправившись от первого шока, я начала осматривать пришедших на похороны и снова испугалась, когда увидела свою мать на скамье для родственников погибших.

Мы не получали почту с начала февраля, а на дворе было уже 1 марта. Я поняла, что один из погибших — мой отчим».

Когда пастор начал отпевание, Анна-Лииса поняла, что в двух гробах лежат ее одноклассники. Их гибель огорчила ее больше, чем смерть отчима.

«Разумеется, я была потрясена, хотя оплакивать отчима я не могла. Я не могла его терпеть из-за его грубой природы и алкоголизма. Меня вырастила мать, а отчиму я никогда не нравилась. Уже в молодости я стала жить отдельно и отдавала матери часть своей скромной зарплаты».

Наконец отпевание закончилось и прервало горькие воспоминания молодой женщины. Она присоединилась к печальной процессии на городское кладбище, ще цена войны была так отчетливо ясна — в виде ряда свежих могил. Всего их было сто.

Еще один неприятный сюрприз был преподнесен русскими ВВС.

После отпевания сотни скорбящих отправились на могилы павших героев, где было похоронено около сотни погибших в первые месяцы войны. Как нарочно, русские появились еще раз, чтобы насладиться плодами своих трудов. Эскадрилья из около двадцати бомбардировщиков прошла над деревней, но бомбы не сбросила. Очевидно, они летели на более важную цель.

«Люди пошли дальше достаточно спокойно, — написала Анна-Лииса, — но мои колени меня почти подвели. Я привыкла к тому, что если в небе самолеты, они обязательно что-то сбросят».