Ньютон и фальшивомонетчик. Как величайший ученый стал сыщиком - Томас Левенсон Страница 47

Эти люди вносили ограничения в расчеты Ньютона. Монетный двор не мог действовать быстрее, чем они вращали ось, и любая другая операция должна была быть настроена так, чтобы позволять им продолжать штамповать монеты на самой высокой скорости, которую способны производить человеческие мускулы и винт пресса. Ньютон наблюдал, как они работали, "чтобы вынести суждение об усердии рабочих". [272] Он рассчитал, сколько времени нужно для чеканки каждой монеты. Он видел, как быстро чудовищное физическое напряжение, которого требовало вращение пресса, выматывало людей. Он отметил, насколько должен быть ловок человек, загружающий заготовки и извлекающий готовые монеты из пресса, чтобы сохранить пальцы в целости. В конечном счете Ньютон определил идеальный темп: если пресс будет работать чуть медленнее человеческого сердца, ударяя 50–55 раз в минуту, [273] люди и машины могут чеканить монеты много часов подряд в течение одной смены. Эти удары задавали ритм, которому Ньютон подчинил весь Монетный двор.

Барабанный бой Ньютона быстро принес плоды. Отчет обо всей перечеканке показывает, что это невероятно сложное и дорогое предприятие было осуществлено четко, эффективно и по большей части безопасно. (Только один человек умер [274] у металлопрокатных станков — поразительная цифра, если принять во внимание интенсивность работ). Под контролем Ньютона там, где ранее число в пятнадцать тысяч фунтов в неделю считалось недосягаемым, прессы вскоре начали производить по пятьдесят тысяч фунтов. К концу лета 1696 года люди и машины Монетного двора достигли рекордной производительности [275] в сто тысяч фунтов за шесть дней — это было беспрецедентно не только для английского Монетного двора, но и для всей Европы.

С такими темпами перечеканка намного обгоняла изначальные планы. Большая часть имеющегося серебра была перечеканена в новые монеты к концу 1697 года, а весь проект был в основном завершен к середине 1698 года. В июне 1699 года ситуация нормализовалась настолько, что Монетный двор продал те машины, которые были установлены дополнительно, чтобы справиться с национальным кризисом. К тому времени Монетный двор под руководством Ньютона полностью перечеканил запас английских серебряных денег, в общей сложности — 6 840 719 фунтов. Общая стоимость проекта была огромной — около 2 700 000 фунтов, [276] причем большая часть этой стоимости была связана с потерей металла в обрезанных монетах, которые принимали для перечеканки по номиналу. Но за эту цену Англия приобрела совершенно новые серебряные деньги, чтобы покупать, продавать и воевать.

Быстрая передача достаточного количества монет из Тауэра в общее пользование, начавшаяся осенью 1696 года, подавила самые глубокие страхи того времени. Прекратились денежные бунты. Лондонские бедняки перестали требовать возвращения доброго короля Якова. Король Вильгельм продолжал жаловаться на нехватку денег, но был уже в состоянии содержать свою армию на поле боя, и к сентябрю 1697 года, когда стало ясно, что перечеканка будет закончена удовлетворительно, он даже заключил мир с Людовиком XIV. [277] Нет доказательств прямой связи успеха этих усилий с внутренним спокойствием Англии или ее военными успехами за границей. Но страхи, которые казались почти непреодолимыми менее чем за два года до этого, перестали терзать народ, по мере того как перечеканка спокойно подходила к завершению.

Все знали, кому принадлежит эта заслуга. В конце перечеканки Чарльз Монтегю сказал, что предприятие потерпело бы неудачу, [278] если бы на Монетном дворе не было Исаака Ньютона.

При всех почестях и богатстве, которые снискал Ньютон за свою работу на Монетном дворе, был один аспект в обязанностях смотрителя, о котором никто, по-видимому, не предупредил его до вступления в должность. Согласно старым обычаям, смотритель был единственным человеком, который мог официально исполнять функции мирового судьи по вопросам, имеющим отношение к Монетному двору, и отвечать за то, чтобы в Лондоне и окрестностях валютные преступления карались со всей строгостью закона.

Ньютон не испытывал ни малейшего интереса к этой задаче и в первое лето своего пребывания на Монетном дворе прилагал все усилия, чтобы уклониться от нее. Он горько жаловался на эту работу своему начальству в казначействе: "Я подвергаюсь клевете стольких фальшивомонетчиков и стряпчих Ньюгейта, сколько расследую дел". За каждого осужденного фальшивомонетчика была обещана награда в сорок фунтов, [279] а кроме того — возможность получить долю его конфискованной собственности. Ясно, что такие стимулы могли привлекать и привлекали "столь далеких от доверия свидетелей, что мои агенты и свидетели обескуражены и утомлены … угрозами преследования по суду и клятвами, которые дают ради денег [280]", — отмечал Ньютон. Даже само требование выполнять эту работу он считал несправедливым: "Я не заметил, чтобы судебное преследование фальшивомонетчиков возлагалось на какого-либо из моих предшественников". Поэтому, завершал он, "я прошу покорно, чтобы эта обязанность не присовокуплялась к службе смотрителя Монетного двора Его Величества". [281]