Казаки на Кавказском фронте. 1914-1917 - Федор Елисеев Страница 47

«Ужасно там… — закончили они свой рассказ. — Словно никогда и не существовало этого цветущего города с 200-тысячным населением, со своим добром, со своими роскошными садами. 2-я Забайкальская казачья бригада после нас отошла на восток, расстреляв заложников-курдов».

1, 4 и 5-я сотни ушли в село Санжан, к штабу полка, и в далеком юго-восточном углу Мелязгертской долины осталась одна наша 3-я сотня. Задача ей — вести глубокую разведку по сектору в 90 градусов, с главным направлением на горный массив Суфан-даг. Конусом с очень пологими сторонами закрывал он от нас берег Вана. Днем по склонам легкой синей струей к небу вился кизячный дымок курдов, а по ночам изредка мелькали их огоньки. Все это было далеко от нас. Наши сотенные разъезды доходили только до основания этого массива, по часам определяя расстояние в 20–25 верст. Урядник 1-го взвода Петр Асеев, казак станицы Тифлисской, вернувшись вечером с разъездом, доложил командиру сотни подъесаулу Маневскому, что по склонам горы все время в течение дня маячила конная группа в 12–15 коней. Людей не видно, но на спинах лошадей какая-то ноша.

На следующий день Асееву был дан весь его взвод казаков с задачей дойти до этой группы и точно выяснить: что или кто это.

К вечеру разъезд вернулся и привел в поводу 12 отличных верховых лошадей — рослых, свежих, хорошо упитанных. Вся сотня окружила добычу и с интересом рассматривала ее. Нас удивило, что почти на всех лошадях были седла «регулярной кавалерии», но у одних они держались на одной подпруге, у других — на двух, то есть седла застряли или на боку лошади, или под брюхом. При этом подпруги «въелись» в позвонки и глубоко, до костей, протерли все мускулы лошадям. Почти все лошади были при уздечках, но с оборванными поводьями. Картина странная, как и страшная, потому, что эти лошади, с седлами и занузданные, пробыли долгое время на воле, явно испытывая физические мучения — они не могли сбросить с себя ни седел, ни уздечек. Тем не менее они «наели тела» на хороших выпасах травы и были сильны и бодры. Этот странный вид 12 лошадей говорил о том, что случилась какая-то катастрофа с седоками и лошади оказались на воле. Что это случилось в нашей русской части — мы не сомневались, но в какой?

Казаки обрадовались этой добыче, так как у некоторых из них лошади «подбились» и, значит, есть кем их заменить. Да и вообще, для каждой конной части всякая лишняя лошадь всегда нужна. Для нашей же сотни свалилось с неба ровно 10 процентов сотенного конного состава.

Нечего греха таить — и я уже присмотрел для себя одну из них.

Маневский был очень аккуратным и исполнительным офицером. Когда мы остались вдвоем, он спросил меня:

— Федя! Доносить в полк или нет?

Я выразил мнение — не доносить. Маневский раздумывал, а потом решил донести.

— Узнают ведь все равно, — урезонивал он меня. — И будет неприятно, если объявится хозяин лошадей.

Хотя я и был сильно против этого, но логика — на стороне Маневского. Он послал рапорт командиру полка. И каково же было наше удивление, когда через три дня к нам прибыл молодой корнет 16-го Тверского драгунского полка, представился Маневскому и вручил ему предписание от нашего начальника дивизии генерала Николаева такого содержания: «Всех 12 лошадей вернуть через корнета (фамилия) 16-му Тверскому драгунскому полку Кавказской кавалерийской дивизии».

Прочитав это, мы возмутились. Как? Почему? Да ведь это есть военная добыча! Да ведь мы их поймали в горах и на неприятельской территории!

Главная же причина была в том, что мы лишались 12 лошадей, строевых лошадей, которых почти разделили!

Теперь уже возмутился и Маневский. Как всякий утопающий хватается за соломинку, мы решили испытать этого корнета, узнает ли он своих лошадей.

Урядник Асеев вывел их. Вся сотня казаков окружила нас. Казаки смотрят на корнета сурово, недоброжелательно. Но корнет радостно заявил, что эти лошади «его эскадрона».

— Конечно, лошадей мы вам вернем, — говорит Маневский. — Но расскажите — как вы их потеряли?

И молодой, хорошо воспитанный, красивый и пижонистый, как и полагается кавалерийскому офицеру, корнет чистосердечно поведал нам:

— Взвод драгун стоял здесь в заставе, ночью наскочили курды; затрещали выстрелы, в панике драгуны бросились к своим лошадям, но не все успели вскочить в седла… Кто успел — ускакал к полку, а 12 драгун не успели… лошади вырвались, и вот результат!

— Здорово… — с улыбкой говорит Маневский. — А кто же был начальником заставы? — спрашивает он корнета.

И смущенный офицер, мягко звякнув шпорами и коротко бросив правую руку к козырьку, лаконично ответил:

— Я, господин подъесаул!

Стоящие вокруг нас казаки почти всей сотни громко рассмеялись. А Маневский, сдержанно улыбаясь, «подбодрил» его словами:

— Ну и шляпа же вы, господин корнет!.. А теперь идите к нам. Мы вас угостим хорошим казачьим борщом.

За столом нашлась и водочка. Расчувствовавшийся корнет не знал, как и благодарить нас «за выручку».

— Вы понимаете мое положение? Командир эскадрона «разнес»! Командир полка «разнес»! Начальник дивизии пригрозил… Ведь это позор нашему эскадрону, позор всему полку! Стыдно было смотреть в глаза драгунам… Теперь положение исправлено, — изъяснялся он нам, и мы, молча улыбаясь, вполне понимали и разделяли его душевное состояние.

Трудно предположить, чтобы подобный случай мог быть у казаков. И не потому, что они сотворены из другого теста, а потому, что у казака лошадь собственная, а не казенная. И, как собственник ее, он бы при нападении курдов шашкой, руками, ногами, зубами отбивался, чтобы не потерять «своей собственности». И он тогда думал бы не о позоре своей сотни или полка, а думал бы, что же скажет на это его отец в станице. Да ведь это позор всей семье!

«Сук-кин сын… бросил своего коня, а сам убежал», — сказал бы его отец. Могло бы это позорным пятном остаться и на его сыне, на его внуке.

«Это чей парнишка?» — спросит кто-то кого-нибудь.

«Да Разгильдяева… што своего коня бросил курдам, а сам убег…» — ответил бы спрашиваемый. Вот почему это и есть «небывалый случай для казаков». Небывалый или необыкновенный.

Наша новая 5-я Кавказская казачья дивизия в сентябре — декабре 1915 года занимала широкий фронт и вела ежедневную разведку, начиная юго-западнее Дутаха, через Мелязгерт и до Арджиша, что на северном берегу озера Ван. В мелязгертском направлении стоял 1-й Таманский полк. Штаб дивизии и штабы других полков расположились в Санжане и Дутахе. Этот фронт по дуге простирался более чем на 150 верст.

В «наследство» дивизии осталась полностью разоренная и испепеленная войной местность — ни жителей, ни скота, ни деревца кругом.

3-я сотня Маневского сменена и присоединилась к штабу полка в селе Санжан. Наступила дождливая осень. Скоро выпал снег. Ударили жестокие морозы. Все полки живут в палатках. У офицеров имеются походные кровати, а у казаков — только шубы (кожуха) да неизменная «черна бурочка», как поется в песне, защитница его от дождя, от вьюги, от всякой непогоды. Она же — «и перина пуховая и теплое одеяло»… У казаков нет даже соломы для подстилок на их жесткое ложе, потому что солома здесь является единственным постоянным кормом для лошадей, а сено и ячмень — редкое лакомство.