Резня в ночь на святого Варфоломея - Филипп Эрланже Страница 47

4 «Смерть и кровь бегут по улицам»

Колокол церкви Сен-Жермен л'Оксерруа прозвонил в четыре часа того утра, которое история назовет «Парижской заутреней». Его тревожные удары разбудили графа Монтгомери, 93 видама Шартрского, Ла Форса, его брата, Жоффруа де Комона, Фонтене и других предводителей гугенотов, расквартировавшихся в предместье Сен-Жермен, будь то в силу благоразумия или по причине тесноты в домах парижан. Итак, колокол прозвучал. Королева-мать позволила ударить в него, как только узнала о смерти адмирала, таким образом, Клоду Марселю не хватило времени окружить предместье в соответствии с выработанным планом.

В то время как кальвинисты расспрашивают друг друга, возникает один пройдоха, «которого никто не видел и не знавал до тех пор». Этот человек, отдавший себя в распоряжение господина де Ла Форса, перебрался через Сену, как говорят одни, вплавь, а по словам других — «в челноке» с тем чтобы их предупредить.

Дворяне вскакивают в седло. Они еще верят в дружбу короля и думают, будто все направлено против него. И решают присоединиться к нему, «чтобы служить ему и, если понадобится, умереть у его ног». Они устремляются к Лувру, и, согласно свидетелю, который передает слова «мудрых людей, которым можно доверять», они видят с берега Карла IX на балконе, «отрекшегося от Бога» и кричащего:

— Стреляйте, стреляйте, они убегают! 94

Как бы то ни было, гугеноты подвергаются обстрелу двух сотен аркебузьеров, получивших соответствующий приказ. Монтгомери все понимает и вопит:

— В Пре-о-Клер!

Сотне дворян вскоре удается сплотиться. Но Таванн, который тоже успел смекнуть, что к чему, уже приказал Гизу бросить конницу на левый берег. Герцог повинуется. Он теряет много времени, ибо требуется пересечь мост Сен-Мишель, а ключ, который ему передали, чтобы открыть ворота Бюси, не подходит! Когда он достигает цели, Монтгомери и его люди скачут во всю прыть в западном направлении.

Если они ускользнут, операция обречена на провал, ибо у адмирала тут же найдутся последователи. Поэтому герцог де Гиз пускается в неистовую погоню, которая увлечет его далеко от Парижа.

Скачка продолжается в течение всего дня — одна из тех бешеных скачек, какие много лет спустя с таким удовольствием воспроизводят романисты и киноактеры. Кони у протестантов лучше. В частности, у Монтгомери — кобыла, которая «бежит без питья и пищи невероятно долгое время». Благодаря чему партия гугенотов сохранит свой главный штаб. У Монфора-л'Амори ги-зовцы оставляют погоню.

Жоффруа де Комон пытается спасти своего брата и племянников в тот момент, когда аркебузьеры Лотарингцев вторгаются в Сен-Жермен. Он вынужден вступить в бой еще до того, как «сдвинулся с места». Как только он, целый и невредимый, очутился в своем замке Миланд, 95 он пишет королеве-матери:

«Сударыня, прибыв к себе всего-навсего с двумя из моих людей и в довольно неважном самочувствии, я считаю своим долгом уведомить Ваши Величества, что чувство, захлестнувшее Париж, вынудило меня удалиться, не удостоившись чести поистине смиренно поцеловать руки Ваших Величеств и выслушать распоряжения, каковые им было бы угодно мне дать, и если бы не народное волнение, я не удалился бы, поскольку моя совесть чиста и я никогда не давал повод ждать от меня чего-либо, кроме доброй воли». Он повествует о своей одиссее и заключает не без иронии: «Это и побудило меня к решению отправиться домой, дабы незамедлительно после прибытия сюда сообщить обо всем Вашим Величествам и заверить Вас в своей неизменной преданности и верности».

Ловкий герцог де Невер тоже получил бы поручение очистить пригороды и прежде всего преследовать тех, кто сбежит. Но королева-мать не дозволила ему внести подобный вклад в общую затею. Каждый из принцев, за исключением д'Алансона, должен был принять командование отрядом карателей. Невер оказался вместе с Таванном, который, дойдя до полного озверения, призывал своих людей:

— Пускайте кровь, пускайте! Кровопускание столь же хорошо в августе, сколь и в мае.

Их орава ринулась в первую очередь на Ларошфуко. Капитан Раймон Англарес, которому было доверено спровадить на тот свет друга короля, получил формальное обещание унаследовать его должность. Согласно молве, подхваченной Брантомом, его сопровождал его сын Шико, который станет прославленным шутом Генриха III.

Видя, как люди в масках врываются в спальню, граф решил, что Карл, переодетый, как требует такого рода фарс, в их числе и собирается отхлестать его ремнем.

— Хотя бы, — сказал он, — не бейте слишком сильно!

«Он смеялся, когда ему перерезали глотку». 96

Двое его спутников, Мержей и Шамон, не смогли, в связи с отсутствием места, поселиться у него и расположились на другой стороне улицы. Встревоженные шумом, они оказались достаточно благоразумны, чтобы не выходить, и увидели нападение на дом адмирала. Им чудом удается спастись.

Резня распространилась на весь «лен Бетизи». Первым делом расправлялись с сеньорами, затем с их сотрапезниками и слугами. Даже самых смиренных, таких как столяр Ле Норман, не оставляли в живых. Герши дорого отдал свою жизнь. Субиза доставили в Лувр и умертвили среди трупов его друзей. Брион, воспитатель юного маркиза де Конти (брата де Конде), был убит на глазах своего воспитанника, который тщетно умолял палачей. Таверни при поддержке одного-единственного солдата долго выдерживал истинную осаду. И подобным же образом три гугенота укрепились в гостинице «Три короля». Они бились насмерть.

Телиньи смог бежать по крышам. По дороге ему попался сарай против дома г-на де Виллара. Увы! Его заметили гвардейцы герцога Анжуйского. Они бросаются в погоню, настигают его, пронзают кинжалами и бросают его на улицу, как и его тестя.

Таков конец пролога. Между тем повсюду эхом разносится призыв: «К оружию! Смерть им, смерть!», вперемежку с лозунгом: «Слава Господу и королю!» И если не кровавые ручьи окрасили мостовые, то все же «кровь и смерть бегут по улицам».

Погромщики с белыми повязками у локтя и крестами на шляпах не жалеют усилий.

Герцог де Монпансье, а он из Бурбонов, отличается своей благочестивой яростью. Герцог Анжуйский — во главе восьми сотен конницы и тысячи пехоты — должен поддерживать порядок. Но эти люди не долго воздерживаются от того, чтобы принять участие в охоте. Вскоре они атакуют ювелиров и гранильщиков с моста Нотр-Дам и приступают к грабежу. С менялами, с золотых дел мастерами надлежит поступать как с еретиками. Самые известные, Ле Дуй, Дюпюи, Бурсель, попадают в число первых жертв. Генрих, как говорят, выделил двум своим солдатам из присвоенного, наряду с десятью экю, «превосходные часы», взятые после убийства Матюрена Люс-сана, личного ювелира королевы-матери!