Державный - Александр Сегень Страница 47

— Ну и каково они дерутся? — спросил один из Русалкиных дружинников по прозвищу Нога. У него одна нога длиннее другой была.

— Спеси много, надменности, — отвечал Ощера. — Этому они у литвинов быстро научились. Лучше бы поучились у немца драться. Немец хорошо дерётся. А эти прислужники ганзейские [67] ни ударить, ни метнуть как следует не умеют. В той битве я своей рукой пятерых отправил в Вырий еньдропом питаться [68]...

— Троих, кажется, — робко поправил отца Костя.

— Не тебе бы, лягушонку, квакать! — рассердился Ощера. — Да, троих. А пред тем ещё два раза булаву метнул метко, прямо в рылы попал, покуда ты за моей спиной прятался.

— Не прятался я! — чуть не плача воскликнул юноша.

— Это верно, — мягче сказал отец. — Не прятался он. Хорошо бился. Ни одного не убил, но махался отчаянно.

— Двух ранил, — тихо добавил Костя.

— А где твои-то сыны, Михаиле? — спросил Ощера у Русалки.

— Отправились рыбу ловить на озеро, — ответил тот. — А как же ранило тебя?

— Немец меня задел мечом по локтю, — ответил Ощера с уважением в голосе. — Славный немец, дай Бог ему доброго здоровья. Жаль только, что не у нас он, а у них. Когда мы сломили их оборону, я всё боялся, что убьют его. Нет, потом удалось мне увидеть, как он на кораблик взбежал и с отступающими ушёл по озеру. Человек триста их спаслось от нашего гнева.

— Больше, — сказал Костя.

— Ничего не больше! Помалкивай! Перебили-то мы сколько? Более двух тысяч. Да пленных взяли сотни три. Некоторые наши зело осерчали на нерусь эту новгородскую, над пленными стали измываться, носы отрезать, уши. Холмский быстро пресёк это грязное дело. — Ощера тяжело вздохнул. А сын опять вмешался:

— А ты же первый и кричал: «Режьте! Режьте!»

— Ну и кричал, а потом опамятовал, спохватился, что не Христово дело делаем. Сам же я не резал ведь!

— Ты нет.

— То-то же. А Данила Щеня, дурак, и того большую глупость сотворил — взял да и отпустил тех, с отрезанными носами и ушами, на волю. Теперь они придут в Новгород, станут показывать свои увечья, только большее отвращение к нам поднимут. И те, что за нас, за Литву пойдут. Слыхано, многие в Новгороде не желают полюбовного докончания с Казимиром, не хотят становиться Литвою, а ждут присяги нашему государю. Помнят о славе Александра Невского, который ни в какую ганзу ни за что бы не вступил и литовскому государю не стал бы кланяться, а немцев он и вовсе бил боем, — Ощера распалился, чувствуя, как боль в локте начинает отчего-то нарастать.

— Ну а как там татары наши дерутся? — спросил Тетерев.

— Молодцами, — одобрительно кивнул Ощера. — Вон с нами один ихний едет, Сеид, с докладом к Даньяру. Нет, касимовцы безупречные. А вот Ивана Руна полк подкачал — дрогнул, когда его литвины дробить взялись. Если бы хрипуновские ребята не пришли на подмогу, у нас бы левое и крыло провалилось.

— Всё-таки перевес в числе сыграл свою роль? — спросил Нога.

— Я б так не сказал, — пожал плечами Ощера. — Конечно, нас было в два с половиной раза больше, но не в этом дело. Всё равно на одного нашего убитого — пять-шесть ихних приходится. Думаю, ежели их вдвое-втрое больше будет, мы всё равно их посрамим. С нами крестная сила, а с ними один только бог торговли. Наших-то сколько сейчас при государе?

— Из Москвы вышло до пяти тысяч, — отвечал Русалка. — В Волоке князь Борис Васильевич с полуторатысячным полком добавился, в Твери три тысячи добрали; туда же, в Тверь, на кораблях Андрей Горяй приплыл с пятьюстами угличан, да в Торжке ещё полк угличский догнал нас, тысячи полторы. Вот и считай. Более десяти тысяч нас.

— Да нас на Ильмене почти столько же, — сказал Ощера. — Да Ряполовские со Стригой и Беззубцевым по Мете идут с восьмитысячным войском. Думаю, наш будет Новгород.

— Да, вот ещё новость, — сказал Русалка. — Воевода новгородский, Василий Шуйский, успел пройти по северным землям до самой Двины и собрать огромное войско, тысяч до двадцати. Узнав об этом в Твери, Иван Васильевич послал Василия Образца пройтись от Вологды по Сухне до самого Устюга, где и есть Образцова вотчина, собрать вологодцев да устюжан и заградить дорогу Шуйскому. Так что с Образцом шестьсот ратников ушло из Твери. Это пока единственный вычет.

— Двинцы — суровые люди, — сказал Ощера. — Щокалки не чета им. Двинцев нам тут не надобно. Хотя и их одолеем. С нами Бог.

— Так и государь говорит, — промолвил Тетерев.

— Ну и где же теперь полки Холмского и Акинфова? — спросил Нога. — Там же, в устье Полы?

— К Демону идут, — с надрывом, понятным Ощере, почти выкрикнул Костя. — Демон брать будут. Я отца просил меня оставить, нет, он меня с собой потащил.

— Цыц! — с шутливой сердитостью осадил его Ощера. — Сам ещё аньгел, а ему, вишь ты, Демона подавай.

— А отчего, любопытно знать, такое поганое имя у крепости? — сказал Тетерев.

— Пёс его знает, — отвечал Ощера. — Я так слышал, что старое название — Демьянь. Но щокалкам занадобилось переименовать. Демон. Так, мол, страшнее. Дураки, одно слово!

Пробравшись сквозь реденький еловый лес, обильно поросший ольховыми, ивовыми и осиновыми кустарниками, выехали к берегу езера, на котором широко раскинулся стан русских воинов, явившихся на новгородскую землю, чтобы вся эта бескрайняя, до Белого моря, до Перми раскинувшаяся Северная Русь не перешла под власть Литвы по спесивой прихоти новгородского веча. Ощера сразу оценил, как грамотно стан поставлен, Холмский с Акинфовым в этом смысле уступали государевым военачальникам, более беспорядочно устраивались. Богатые палатки были расставлены по кругу таким образом, что сплетённые из ветвей шалаши скрывались за ними, и издалека можно было подумать, будто весь стан состоит из богатых палаток. Передний край, к которому подъезжали Ощера, Русалка и их спутники, сплошь состоял из нарядных, ярких шатров касимовских татар, так что незадачливый лазутчик, поглядев на стан из лесной чащи, мог бы даже сдуру решить, что пришли татары, а не московское войско.

Вступив в татарскую улицу стана, тотчас же увидели и рослого красивого царевича Данияра. Как видно, плотно позавтракав, он решил размяться — на берегу озера под стволом широченной сосны был установлен столик, на котором располагались различные предметы, а Данияр стрелял по ним из лука. Сбив или не сбив предмет, стрела не улетала далеко, а вонзалась в кору дерева.

— Эй, Данияр! — крикнул ему Ощера. — Много врагов покрошил за утро?