Филипп Август - Жерар Сивери Страница 47

Короче, Филипп любил женщин и не мог провести остаток жизни безутешным вдовцом. В этом смысле туренский хронист выражает верную точку зрения, но нарисованный им портрет вызывает некоторые критические размышления. Как мог он так польстить королевской внешности? Разве Филипп не вернулся из крестового похода в 1191 году не только лысым, как это отмечает сам Гатинель, но также и без ногтей, с огромным бельмом на глазу, которое делало его практически кривым? Кажется, следует рассматривать Гатинеля как придворного хрониста, который не осмеливался слишком очернять своего короля, даже умершего, но эта снисходительность не заметна в тех оценках, которые он выносит по поводу взаимоотношений короля Филиппа с его женами. Он не стремится придать своему государю идеальный образ в этой сфере. Впрочем, было бы слишком трудно игнорировать его семейные ссоры.

Тем не менее ничто не указывает на то, что король Филипп постоянно ходил от одной женщины к другой, что он держал при себе какое-то подобие гарема, или хотя бы имел нескольких любовниц. Документы не сообщают ничего точного в этом отношении, а ведь злые языки, во Франции или за границей, не преминули бы предать это гласности тем или иным способом. Напротив, король выразил желание иметь двор, достойный своего названия, когда не стал больше держать там шутов и скоморохов, которые, по собственному утверждению Филиппа, делали его посмешищем. Истина более проста. Королю нужно было иметь подле себя женщину, но нет никаких подтверждений того, что он поддерживал в тот или иной период своей жизни отношения сразу с несколькими женщинами. В действительности можно с уверенностью назвать лишь одну его любовницу, девицу из Арраса [179], родившую от него сына, Пьера Шарло, вероятно в 1208 или 1209 году, определенно между 1201 и 1213 годами, то есть в период между смертью Агнессы Меранской, его третьей «супруги», и возвращением ко двору второй, Ингеборги.

Присутствие в жизни короля трех жен и одной более или менее официальной любовницы побуждало многих людей, и в частности церковнослужителя Гатинеля, рассматривать Филиппа как неисправимого любителя плотских удовольствий, особенно в то время, когда Церковь усиленно призывала к евангельской моногамии. Как бы то ни было, современники дали столько противоречивых описаний и столько несхожих толкований относительно ситуации с королевскими браками, что приходится разматывать нити крайне запутанного клубка, где почти неразрывным образом переплелись личная жизнь, физиология, соображения общественного блага, а также расположение советников и придворных кланов в пользу той или иной супруги.

При попытке понять историю брака Филиппа и Ингеборги сразу вступают в борьбу две версии — романтическая и политическая. С великим удивлением приходится наблюдать, что официальные королевские хронисты придерживаются первой из них, тогда как зарубежные историографы выдвигают вторую. Путаница достигает наивысшей точки, когда супруг утверждает, что причиной его разрыва с Ингеборгой стала половая несовместимость, тогда как сама королева, несмотря на свое положение пленницы, сопряженное с моральными пытками, всевозможными притеснениями и давлением, включая шантаж, неустанно утверждала, что она является супругой Филиппа и что он вовсе не был бессилен в первую брачную ночь. Однако не будет ли унижением для истории копаться в этих альковных тайнах? Политические персонажи той эпохи — церковные деятели, епископы, участники соборов и папы — так не думали. Фиктивный или нет, этот брак отражался на политической жизни Франции в течение многих лет.

Официальные писатели королевства Французского проявляли стеснительную сдержанность по этому поводу. Достаточно вспомнить Вильгельма Бретонца, который воспел короля в «Филиппидах», упомянув при этом лишь его первую супругу — королеву Изабеллу де Эно. Он считал, что рассказ о злополучном браке с датчанкой никак не может прибавить славы Филиппу Августу. Разумеется, в «Деяниях», то есть в официальной хронике правления Филиппа, Бретонец, как и Ригор, не мог об этом умолчать. Однако Ригор более словоохотлив, что в данном случае естественно, поскольку его продолжатель, Вильгельм Бретонец, дает лишь краткий пересказ событий, случившихся до 1206 года.

Что же нам сообщает Ригор? В 1193 году король Филипп направил к королю Кнуту, правившему Данией с 1182 года, посольство во главе с Этьеном, епископом Нуайонским, который был сыном Готье, старого и верного королевского шамбеллана. Послы должны были просить у датского короля одну из его сестер в законные жены для Филиппа II. Кнут с радостью откликнулся на эту просьбу, заявив, что она делает ему честь, и выбрал «самую красивую из своих сестер, Ингеборгу», рожденную в 1174 году, «юную девушку, украшенную всеми достоинствами». Он передал невесту послам короля Филиппа, которые по морю доставили ее во Францию. Окруженный прелатами и великими светскими вассалами королевства, Филипп с пышностью принял датскую принцессу в Амьене, немедленно на ней женился и велел подготовить ее коронацию. «Но странное дело: став бессильным из-за ворожбы и козней дьявола, он в тот же день начал проникаться ненавистью к той, которую так сильно желал уже долгое время». Вскоре епископы и бароны стали спорить по поводу существования родственных уз между новобрачными «через Карла, графа Фландрского» (Карл Добрый был графом Фландрским с 1119 по 1127 год) [180]. Ригор не вдается в подробности, но тогда стоял вопрос о родственной связи между Ингеборгой и Изабеллой де Эно: ее наличие позволило бы признать брак недействительным, поскольку Филипп, овдовев, заключил новый брак с родственницей своей первой жены без предварительного церковного разрешения. Прелаты и бароны точно признали факт родственной связи и вынесли постановление об аннуляции брака. Однако королева не признала это решение: «Ингеборга не пожелала вернуться в Данию, но осталась во Франции и решила жить в монастырях». Так началось дело Ингеборги с неисчислимыми последствиями для короля, его власти и королевства.

Вильгельм Бретонец изображает события в ином освещении: его версия — очень упрощенная и в некотором отношении слегка смягченная. «Филипп Великодушный» женился на принцессе Ингеборге в Амьене. «В тот же день, когда она была освящена и коронована, под влиянием злых чар, которые называли колдовскими, король стал всё меньше ее любить, захотел лишить ее права на престол и на супружеское ложе и, наконец, расстался с ней по причине одной родственной связи. Однако Ингеборга осталась во Франции и получила из фиска (то есть из доходов королевского домена) средства к существованию». Таким образом, королевский капеллан смягчает условия пребывания королевы во Франции между 1193 и 1213 годами и не упоминает, что она жила в монастырях или замках на положении настоящей пленницы, тогда как Ригор, по крайней мере, говорит о монастырских резиденциях.

Но принципиальное различие между двумя авторами «Деяний» состоит в следующем: Ригор утверждает, что ненависть охватила короля с первого дня, что позволяет предполагать неприятие немедленное и решительное; позиция второго хрониста менее категорична, ибо Вильгельм Бретонец ограничивается указанием на то, что Филипп стал меньше любить Ингеборгу со дня ее свадебного благословения и коронации. Хронист-капеллан, таким образом, указывает на постепенный разрыв. Однако в целом историки сохранили версию Ригора: нередко прибегая к драматических выражениям, они повествуют об изгнании Ингеборги с супружеского ложа уже в первую брачную ночь и тем самым возводят в разряд истины то, о чем высказывания хрониста, вовсе не столь категоричные, позволяют лишь строить предположения [181].