Гвардейское столетие - Александр Бушков Страница 47

Итак, они выступили!

А Николай уже все знает. Поручик Ростовцев уже сообщил ему, не называя, правда, никаких имен, замысел «северян» – о чем тут же поставил в известность руководителей Северного общества, активным членом которого был (эту загадочную историю мы подробно рассмотрим чуть позже). Уже написали свои доносы Шервуд и Майборода, уже арестован на юге Пестель. Уже, разрушая окончательно замыслы Трубецкого, присягнул Николаю сенат. Уже поднимает по тревоге своих саперов полковник Александр Клавдиевич Геруа – вскоре мы с ним познакомимся поближе, с незаслуженно забытым героем 12-го года.

Все! Уже ничего нельзя остановить! Они поднялись!

Знаменитый в начале XX века сатирик и поэт Дон-Аминадо писал как-то в одной из своих юморесок: «В приличном обществе принято, чтобы перевороты производились генералами. Если генерала нет, то это не общество, а черт знает что».

С этой точки зрения декабристов никак не отнести к «приличному обществу».

Генералы у них, правда, имеются. Целых четыре. Вот только эти генералы, как бы это поделикатнее выразиться, второй свежести. Толку от них никакого.

Генерал-майор Фонвизин давно в отставке, следовательно, полностью бесполезен для практических целей, не располагает воинской силой, которую можно было бы взбунтовать с помощью очередного обмана, как это у декабристов было в обычае. Еще один любитель теоретической болтовни – но все равно получит свой каторжный срок…

Генерал М. Ф. Орлов – еще один великосветский трепач. Долгие годы сотрясал воздух на всех собраниях, но, когда дошло до расследования, ему смогли предъявить лишь хлипконькое, прямо-таки комическое обвинение: «Поручив Раевскому юнкерскую школу, оставил без внимания действия его относительно внушения юнкерам вредных правил, из чего произошли все неустройства в 16-й дивизии и буйственный поступок нижних чинов Камчатского пехотного полка, коим Орлов объявил прощение, не имея на то никакого права».

Всего-то… Очередная мелкая дрянь. Полгода просидел в крепости, потом отправили под надзор полиции в Калужскую губернию…

Третий – одна из центральных фигур декабристского мифа, Сергей Волконский. Это в мифах он – центральная фигура, а на деле опять-таки годами занимался трепологией. Даже взвода не взбунтовал, даже стекла на три копейки не выбил. Правда, срок ему, тем не менее, навесили…

Четвертый генерал, член Южного общества Алексей Юшневский – личность абсолютно загадочная. Известно только, что его лишили чинов и дворянства и закатали на каторгу вместе с прочими, но что он вообще делал, мне установить так и не удалось, а это позволяет думать, что и здесь мы имеем дело с очередным трепачом.

Самое интересное – род его занятий. Интендантский генерал. Этому-то что понадобилось среди карбонариев российских? Записному ворюге?

А в том, что он был записным ворюгой, сомнений нет ни малейших даже при том, что мы о нем ничегошеньки не знаем. Нет необходимости. И без того прекрасно известно, что собою представляли армейские интенданты. Большой знаток этого вопроса, А. В. Суворов говорил, что любого военного интенданта после нескольких лет службы можно спокойно вешать без суда и следствия – и, в принципе, не шутил…

Быть может, интендант оттого и связался с Пестелем, что имел с ним какие-то общие гешефты? И рассчитывал, что «революция» спишет все его грехи? Когда речь идет о военном интенданте, именно такое предположение представляется самым верным.

Вернемся в Петербург. Итак, около девяти часов утра Михаил Бестужев и князь Щепин-Ростовский принялись поднимать Московский полк…

Рассказами о народном благе и светлом будущем?

Вовсе нет!

Оба мятежника уверяют солдат, что их обманули: цесаревич Константин не отказывался добровольно от престола, а злодейски схвачен узурпатором Николаем, закован в цепи и ввергнут в сырое узилище. А высочайший шеф Московского полка, великий князь Михаил ехал, дескать, поднять своих верных солдатушек на помощь брату, но был схвачен на городской заставе тем же узурпатором и тоже посажен в железа… Словом, спасай, братцы, законного государя!

Только такой брехней и удалось поднять солдат. Ничего удивительного, что они в простоте своей орали «Ура Конституции!» полагая, что означенная Конституция… супруга цесаревича Константина! Это не анекдот, а доподлинный факт…

Солдаты по команде заговорщиков строятся, берут боевые патроны…

И вот она, первая кровь!

Далеко не все горят энтузиазмом, многие не хотят очертя голову кидаться в мятежную стихию – и находятся гренадеры, которые не отдают восставшим знамен. Штабс-капитан и князь Щепин-Ростовский полосует их саблей – ранен солдат Красовский, унтер Моисеев. Когда две мятежные роты (две из шести) все же покидают казармы, наперерез бегут подоспевшие старшие командиры: бригады – генерал Шеншин, полка – генерал Фредерикс, батальона – полковник Хвощинский. Пытаются остановить…

Щепин-Ростовский уже нюхнул крови и совершенно осатанел. Фредерикса он бьет саблей по голове сзади. Затем сабельным ударом сбивает наземь Шеншина и еще долго бьет лежащего. Князь. Его сиятельство… Потом, с каторги, он будет писать Николаю исполненные скулежа прошения, уверяя, будто ни к какому заговору не принадлежал, и все «случилось по воле обстоятельств»…

Остается Хвощинский. С ним ситуация несколько сложнее – в свое время, давно, и он, как многие, похаживал на заседания тайного общества. И помнящий об этом Бестужев пытается уговорить его примкнуть к мятежу (у бунтовщиков маловато старших офицеров, а полковник Хвощинский в столичной гвардии пользуется авторитетом).

Хвощинский, однако, отказывается – и получает три сабельных удара от Щепина. Солдаты направляются к Сенату. По дороге Щепин, непонятно, почему, оборачивается и орет Бестужеву:

– Долой конституцию!

Что ему надо от жизни, уже совершенно неясно. Мятеж раскручивается, как вырванная из часов пружина…

Но янычары уже не те. Все пошло наперекосяк. Каховский даже и не собирается претворять в жизнь замысел Рылеева, он с грозным видом прохаживается возле выстроившегося вокруг Медного всадника каре, ни в какой Зимний не идет, императора поражать «цареубийственным кинжалом» не намерен…

Зато начинает цедить кровушку там, на Сенатской. Полковник Стюрлер пытается убедить солдат уйти – и Каховский стреляет в него в упор, а князь Оболенский добивает полковника саблей. Вслед за тем Каховский совсем уж ни с того ни с сего ранит кинжалом какого-то свитского офицера – тот отказался кричать «Ура!» Константину…

Все идет наперекосяк! Якубович отказался брать Зимний, Булатов не пошел в Петропавловскую крепость. Убедившись, что его планы рухнули, диктатор Трубецкой так и не появляется на площади. Он прячется тут же, неподалеку, за углом Главного штаба, созерцая происходящее, как самый обычный зритель. Рылеев очень быстро исчезает с площади, громко объявив, что «идет искать Трубецкого» – да так и не вернется более.

И все же некоторые пытаются следовать планам. Поручик Панов во главе девятисот гренадер врывается во двор Зимнего дворца, где нет самого Николая, но осталась вся его семья. Сначала он уговаривает караульных пропустить его по-хорошему, но, встретив отказ, мятежники попросту отбрасывают заметно уступающих им в численности часовых. Итак, они врываются во двор…