Броня генетической памяти - Татьяна Миронова Страница 48

Давали ли русские кому-либо молниеносный отпор? Нет, собирались долго, податливо отступали не только до самой столицы, но и дальше, как в 1812 году, до Волги откатывались, как в 1941 году, а бывало, что и по триста лет терпели иго, как при монголо-татарах. Виноватого в каждой новой войне русскому человеку надо было не только увидеть, но и осознать его вину. Сделать это всегда не просто, ведь далеко не всегда враг открыто нападает и крушит. Таково свойство русского языкового сознания. Наш язык оставил нам завет наших предков – вести войны справедливые, оборонительные, поднимать оружие лишь против тех, кто действительно виноват перед нами. Зато вслушайтесь в звучание военных терминов по-русски – все они по смыслу своему нацелены на победу, на непременное поражение противника. Битва – это когда мы бьем врага, рать – это когда мы яростно устремляемся на врага (реть по-древнерусски – стремление), сражение – это когда врага разим, то есть убиваем насмерть. Таковы языковые смыслы военных слов, таков и русский на войне. Он весь устремлен к победе, потому что война для него всегда справедлива, на войне он наказывает виноватого в пришедшей на Русь беде. Потому и добивается победы! Ведь победа – это то, что приходит после беды, что перебарывает беду.

Если с этой точки зрения взглянуть на наш сегодняшний день, то становится ясно, почему русские опустошены безволием и бессилием. Русские не осознали пока, кто виноват в новой развязанной против них войне. Что ведется война – тихая, коварная, подлая, которая уносит жизней больше, что в дни боевых действий, – это ясно уже многим. А вот кто виноват – массового понимания нет. Это немцы, англичане, французы, монголы сразу обнаруживали свои намерения – захватывали территории, уводили в полон, убивали, пытали, продавали в рабство. Сегодня наша земля захватывается, но это называется мирным словом купля-продажа. Сегодня продают в рабство, но это именуют легальной проституцией. Сегодня берут в плен, но это, оказывается, трудоустройство. Ныне жестоко убивают даже малых детей, потроша их на донорские органы, но это прикрывают усыновлением. Войны как бы нет, виноватых в преступлениях против русских как бы ищут, и народ как бы живет мирно. И чтобы дольше русский человек не понял, кто виноват, чтобы он не определил для себя конкретную цель в этой войне, запрещают честную русскую мысль и правдивое русское слово.

Еще раз подчеркну, это очень важно понять, – почему запрещают мысль и слово, фильмы и песни, почему изымают из продажи книги и диски, почему лишают нас права знать: чтобы подольше мы с вами не поняли, кто виноват в современной войне против России. Надеются, что за это время русский народ окончательно истощится и не поднимется больше никогда.

Да только тщетны их надежды. Осознает уже русский народ, что у него смерть за плечами.

А как опомнится, о! – какое тогда наступит чудесное время – время побед. В русском языке, а следовательно и в русском сознании, заложен потрясающий героизм поведения. Это про нас сказано: «Тонуть так в море, а не в поганой луже», это нашими предками заложено: «Лучше умирать в поле, чем в бабьем подоле». Чем мы хуже наших героических предков, которые говорили: «Эх, была не была!», когда в трудный час решимости подводили итог своей жизни. Разве могла стереться в нашей генетической памяти отчаянность предков: «Либо пан, либо пропал!», «На всякую беду страха не напасешься!»

Русский человек, осознавший себя на войне, увидевший, кто виноват в войне, – такой русский неустрашим. Он говорит: «Иду вперед, лучше страх не берет». Он усмехается: «Нам все нипочем!». Он смеется в лицо врагу: «Увидим еще, чья возьмет!».

Энергия сражения сквозит в русских поговорках, рожденных в бою: «Мы, русские, – не робкого десятка», «Не говоря худого слова – да ворогу в рожу», «За виски да в тиски, за волоса да под небеса»… Нам, русским, коль на кол – так сокол. Что еще вспомнить из нашей родной премудрости, чтобы закалить русские души святой уверенностью, что просто наше время еще не пришло, виноватого еще не все увидели, потому и война нами пока до конца не осознана. Мы еще застанем чудесное время русской истории. Увидим еще, чья возьмет!

Издавна в России считалось, что русский народ незлопамятен, что он легко прощает своим властителям преступления, чужеземцам – обиды. Это представление о русском характере так въелось во все политические сочинения и дискуссии, что говорить о мстительности или обидчивости русских кажется чем-то наивным. Дескать, Ваня-простак все стерпит, забудет самые изощренные издевательства над собой. Выходит, любому наглецу и агрессору дозволено над ним сколько угодно изгаляться. К примеру, без всякого наказания остались заявления Виктора Ерофеева из его опуса «Энциклопедия русской души»: «Русских надо бить палкой. Русских надо расстреливать. Русских надо размазывать по стене. Иначе они перестанут быть русскими. Русские – позорная нация. Национальная идея русских – никчемность. Русских надо пороть. Русские – самые настоящие паразиты. Нормальное состояние русского – пьяное. Русских скорее объединяют дурные качества – лень, зависть, апатия, опустошенность». Попробовал бы кто выпустить тот же самый текст, где вместо слова русский значилось бы еврей или чеченец, армянин или татарин, мир тотчас услышал бы грозный протест оскорбленной нации, не миновал бы и кровавых последствий автор подобной дерзости. Да, впрочем, и не рискнул бы никакой Ерофеев даже икнуть в сторону любого из этих народов. Оскорблять же русских не только смеет, но и делает это с нескрываемым наслаждением.

Почему же русские так безответны? История наша показывает, что мы никогда не были скотски покорным народом, мы терпеливы, но до определенной черты. Только как определить ту черту, когда русские перестают сносить обиды?

Определить предел терпения, за которым неизбежно вздымается волна народного гнева, можно исходя из смыслов русского языка. Само слово гнев укоренилось в родственных словах гнет, угнетение, угнетать. Выходит, гнев – наша естественная реакция на угнетение, ответ на бесконечный гнет. Гнев свойствен русскому человеку, когда его волю подавляют, когда его свободу гнетут, а душу порабощают. Причем гнев – свойство не только отдельной личности. Весь народ может воспылать гневом, если гнет тотальный, бесконечный и беспощадный. Такой народный гнев именуют в истории народным восстанием.

Слово восстание также не случайно оказывается связанным с понятием народного гнева. Ведь гнет разумеет под собой согбенность народа под чужим жестоким ярмом. Сгорбленная, будто сломанная спина – несомненный знак, символ покорности и рабства, потому что покоренный, порабощенный человек, с точки зрения славянина, – это человек подъяремный, ходящий под игом.

Язык наш хранит в себе противоядие от порабощения, от покорности – это исконное, видимое родство слов сгибаться и гибнуть. Малейшая согбенность в осанке человека – уже признак слабости, покорности обстоятельствам, подавления воли, преддверие гибели. Согбенность целого народа, попытка нагнуть русскую шею под чужое ярмо – знак всем нам, кто говорит по-русски, что русским грозит гибель.