Веяние тихого ветра - Франсин Риверс Страница 48

— Ты знаешь, что наш хозяин родом из Ефеса? — сказал Сейан. — Он был сыном мелкого торговца, который торговал на пристани. Своим умом он добился многого и стал великим. Потом он купил себе римское гражданство. Это был, конечно, разумный ход, — сказал он, как бы оправдываясь за свою дерзость, — тем самым он избежал необходимости платить большие налоги и приобрел определенные привилегии в обществе для себя и своей семьи.

Хадасса знала о некоторых из этих привилегий. Апостола Павла неоднократно освобождали из темниц, потому что он был гражданином Рима. А уж если кому–то суждено было быть казненным, то лучше умереть от одного удара меча, чем от мучительного распятия на кресте. Даже к преступникам относились милостивее, если они являлись римскими гражданами. Павел был обезглавлен, тогда как Петр, галилеянин, был распят вниз головой, после того как на его глазах пытали и убили его жену.

Хадасса содрогнулась. Ей казалось, что она уже почти забыла о тысячах крестов, которые стояли у стен Иерусалима. Сегодня она снова их увидела — как и лица тех, кто висел на этих крестах. — Пойду, упакую оставшиеся вещи госпожи Юлии, — сказала она, пожелав Сейану спокойной ночи.

В пустой комнате Юлии по–прежнему горел масляный светильник. Четыре наполненных сундука уже были закрыты. Еще два оставались открытыми. Хадасса подняла светло–голубую тунику и аккуратно сложила ее, положив поверх желтой, уже лежащей в сундуке. Потихоньку она собрала и упаковала оставшиеся вещи. Закрыв сундуки, она заперла их. Затем встала и еще раз оглядела комнату. Вздохнув, она присела на стул.

— Грустно, не правда ли? — сказала Феба, подошедшая тем временем к двери комнаты и увидевшая, что застала юную рабыню врасплох. Хадасса сидела такая маленькая и заброшенная среди окружавших ее сундуков. Она тотчас встала и повернулась к хозяйке. — Вот, хотела посмотреть, как Юлия готова к отъезду.

— Все готово, моя госпожа, — сказала Хадасса.

Феба улыбнулась.

— Мне не спится. Такой был насыщенный день, — она вздохнула. — А я уже по ней скучаю. Мне показалось, что и ты по ней скучаешь.

Хадасса улыбнулась ей в ответ.

— У нее начинается новая жизнь.

Феба провела рукой по столику, на котором уже не было косметики, парфюмерии и шкатулок с драгоценностями, — всего того, что принадлежит ее дочери. Потом она подняла голову и повернулась к Хадассе.

— Клавдий пришлет кого–нибудь, чтобы забрать тебя и вещи Юлии.

— Да, моя госпожа.

— Наверное, к концу этой недели, — добавила она, оглядев комнату. — До Капуи не так далеко. Места там очень красивые. У тебя там будет достаточно времени, чтобы распаковать вещи Юлии и приготовить все к ее приезду в новый дом.

— Я все приготовлю, моя госпожа.

— Я и не сомневаюсь, — Феба посмотрела на эту совсем еще юную девушку и испытала к ней прилив самых нежных и теплых чувств. Хадасса всегда была такой доброй и верной, и, несмотря на невыносимый характер Юлии, Феба знала, что Хадасса любит ее дочь. Она присела на постель Юлии. — Расскажи мне о своей семье, Хадасса. Кем был твой отец?

— Он был торговцем, продавал гончарные изделия, моя госпожа.

Феба жестом пригласила Хадассу сесть рядом с ней, на стул.

— У него был хороший доход?

Зачем она задает такие личные вопросы? Чем Хадасса заинтересовала эту римлянку?

— Мы никогда не голодали, — ответила Хадасса.

— Он сам делал сосуды или только продавал их?

— Некоторые он делал сам — большей частью самые простые, но у него были и очень красивые.

— Значит, твой отец был трудолюбивым и творческим человеком.

— Люди приходили к нему из других провинций. — Они покупали его изделия, но Хадасса знала, что, в первую очередь, они приходили, чтобы больше узнать о нем. Она помнила, что ей часто доводилось слушать, как отец рассказывал о своем воскресении совершенно незнакомым людям, приходившим к нему впервые.

Феба заметила слезы в глазах юной рабыни и опечалилась.

— А как он умер?

— Я не знаю, — сказала Хадасса. — Он пошел на улицу, чтобы говорить с народом, и не вернулся.

— Говорить с народом?

— Да, о Божьем мире.

Феба нахмурилась. Она хотела что–то сказать, но запнулась.

— А твоя мать? Она жива?

— Нет, моя госпожа, — сказала Хадасса, опустив голову.

Феба увидела слезы, которые девушка пыталась скрыть.

— А что случилось с ней? И с остальными твоими родными?

— Мать умерла от голода, за несколько дней до того, как римские легионы взяли Иерусалим. Воины шли из дома в дом и всех убивали. Один из них вошел в тот дом, где мы жили, и убил моего брата. Я до сих пор не знаю, почему он не убил меня и мою сестру.

— А что стало с твоей сестрой?

— Господь забрал Лию в первую же ночь, после того как мы оказались в плену.

Господь забрал… как странно она говорит. Феба вздохнула и отвернулась.

— Лия, — тихо повторила она, — красивое имя.

— Ей не было и десяти лет.

Феба закрыла глаза. Она вспомнила двух своих детей, которые умерли от лихорадки. Лихорадка часто поражала город, потому что он был окружен болотами и часто подвергался наводнениям во время разлива великого Тибра. Некоторые, заболев лихорадкой, выживали — среди них оказался и Децим, — но потом каждый год страдали от приступов простуды. Других мучили приступы кашля, которые приводили к легочному кровотечению и, в конечном счете, к смерти.

Жизнь была неопределенной, и свидетельство Хадассы было тому лишним подтверждением. Она потеряла в Иерусалиме всех своих родных. Она говорит о Божьем мире, но даже боги не дают никакой гарантии. Сколько Феба ни молилась богине домашнего очага Гестии, богине брака Гере, богине мудрости Афине и богу путешествий Гермесу, а также десятку других богов о том, чтобы они защитили ее родных, ни один из богов до сих пор этого не сделал.

Даже сейчас самый дорогой ей человек, Децим, был болен и старался скрыть это от всех. Феба сцепила руки, и слезы брызнули у нее из глаз. Неужели он думает, что может что–то скрыть от нее?

— Тебе плохо, моя госпожа, — сказала Хадасса, дотронувшись до ее рук.

Фебу удивило нежное прикосновение девушки.

— Мир — такое капризное место, Хадасса. По прихоти богов нас бросает из стороны в сторону. — Она вздохнула. — Но тебе ли об этом не знать? Ты ведь потеряла все — семью, дом, свободу. — В свете светильника она внимательно смотрела на Хадассу, на мягкие изгибы ее щек, темные глаза, изящную фигуру. Она заметила, с каким интересом смотрел на нее Марк. Хадасса была старше Юлии максимум на год, ей было не больше шестнадцати лет, но насколько они были разными. В Хадассе были спокойствие и смирение, которые она обрела через неимоверные страдания. И было в ней что–то еще… В ее темных глазах светилось удивительное и редкое чувство сострадания. Без сомнения, несмотря на юный возраст, эта девушка обладала мудростью.