Кассия - Татьяна Сенина Страница 48

– Прекрасная мысль! – император улыбнулся. – Феофил, ты хочешь учиться вместе с Константином и Василием?

– Очень хочу, крестный!

– Что ж, так тому и быть, – он улыбнулся. – Выпьем за молодое поколение!

– Ура! – воскликнул Василий. – Мы будем учиться вместе!

– Да, – сказал император. – Во сколько у вас завтра занятия? В полдень?

– Ага, – кивнул Константин.

– Хорошо. Значит, Феофил, тебе надо быть здесь в полдень, познакомишься с твоим учителем, сразу и учиться начнешь.

– Государь! – Михаил встал, благодарно прижав руку к груди.

– Без церемоний, Бога ради! – воскликнул Лев. – Ведь мы друзья!

И тут Фекла, поймав завистливый взгляд логофета, исподтишка брошенный на Михаила, впервые подумала, что дружба с императором имеет не только хорошие стороны… Феофил не замечал ничего и даже почти никого вокруг – он восторженно смотрел на василевса. Учиться во дворце!.. Как ему повезло! Как здорово, что крестный стал императором!

– Ты ешь, ешь, – шепнула ему мать. – Не надо так глазеть на государя, – она улыбнулась. – Еще успеешь наглядеться.

Феофил почти машинально принялся за еду. Он уже считал часы до завтрашнего полудня.

…Марфа приехала после осмотра своих поместий почти совершенно без сил. Ее утомила не столько поездка, сколько то, что она увидела. Фракия была опустошена: почти везде разорение, плач и вопли из-за убитых или уведенных в плен родственников. При виде чужого горя Марфа почти забыла о своем собственном. Она старалась, как могла, помочь и утешить, раздавала земледельцам деньги, пожертвовала довольно большую сумму на восстановление двух разграбленных храмов. Служивший в одном из них отец Нил поразил ее своим видом: бывший веселый и разговорчивый священник поседел и словно высох. Болгары изнасиловали и убили его жену, а сына и дочь, еще девушку, увели в плен, и теперь он подумывал о принятии пострига.

– Вот весна придет – уйду в Вифинию, на Олимп. Там святой старец живет, Иоанникий, ты, может, слышала, госпожа?

– Да, о нем много говорят…

– Вот. Пойду, спрошу, что мне делать, куда податься… Детей-то теперь… увижу ли? Да и когда? Скорее всего, только на том свете…

– Может, наши еще выкупят пленных?

– Может… Но всех не выкупишь. Господи! Что было тут! Не рассказать, не сказать… Ужас, кара Господня, видно, грехи наши до неба взошли… Пойду к святому старцу! Если скажет, что надо тут сидеть, ждать, что дети вернутся, буду ждать, а нет – там и останусь.

– А почему ты именно на Олимп хочешь идти, отче? Может, лучше, например, в Студийскую обитель?

– Думал я об этом, думал… Но видишь ли, госпожа… Времена неспокойные грядут, говорят, не пришлось бы «бежать в горы». Так я и думаю, что лучше сразу туда и идти, где потише будет.

– «Бежать в горы»? Кто это говорит такое?

– Приезжал ко мне знакомый дьякон, и рассказал, что святейший, когда венчал нового государя на царство, ощутил как бы шипы, вместо царского венца – терновый. И святейший, говорит, нехорошее предчувствует, не то смуту церковную, не то гонения…

– Ох… Но может, еще смилуется Господь, не попустит? В Городе вроде спокойнее стало, против икон не слышно, чтобы возмущались… Да ведь и император, говорят, обещание подписал, что не будет догматы колебать!

– Подписал, да… Ну, Бог ведает. Может, еще и обойдется, устроится… Вот у нас тут, как варвары прошли, так я думал – всё, конец настал, плач и запустение, пепелище и поминки… Ан, нет, гляжу – народ копошится, отстраивается, поля опять распахивают… Урожай, что не пожжено, собрали… Тут у одного селянина мало того, что весь сад разорили, погреба разграбили и скот угнали, так еще и дочь одну в плен увели, а другую… страшно и сказать… Принесли в жертву! Как барана какого, кровопийцы нехристи!

– Боже! – Марфа смотрела на отца Нила с ужасом. – Так это… говорили у нас, что они, когда Город окружили, там людей в жертвы приносили вместе со скотом… Господи!..

– Да, так оно и было… Взяли, еще когда туда шли. Один малец пленный потом сбежал от них, пришел сюда, голодный, драный… ну, и рассказал… Вот ты плачешь, госпожа, а Панкратий… Панкратием его звать, отца-то… знаешь, что сказал? Поплакал, конечно, а потом и говорит: «Вот, поделом нам, маловерам, мы ее в монастырь-то не хотели отдать, Богу в жертву, так ее теперь эта нечисть своим бесам в жертву принесла…» Ну, я ему сказал, что всё-таки она жертва Богу вышла, мученица, если христианкой умерла. А он спрашивает: «Так это она молиться за нас будет Богу там?» Я говорю: «Будет». Тут он и вовсе обрадовался: «Чего тогда и плакать!» – говорит. А тут на днях встретил я его и спрашиваю, как житье-бытье. А он говорит: «Да что – житье? Виноград вот сажать надо!»

Через два дня Марфа возвращалась в Константинополь. Когда повозка уже выехала на главную дорогу, Марфа обернулась, посмотрела на особняк, возвышавшийся на холме, – к счастью болгары не тронули его: управляющий умолил их обойти имение стороной, выдав им взамен лучших лошадей из конюшни, много пшеницы и вина, – окинула взглядом окрестность, белевшие там и сям домики земледельцев, перекрестилась и прошептала:

– Да… надо жить дальше… Сажать виноград!

Прошло два месяца посла начала учебы Феофила в Священном дворце. Мальчик был в восторге от учителя: Иоанн, казалось, знал всё, мог ответить на любой вопрос, но при этом не подавлял учеников своим превосходством. Часто Феофил оставался после занятий задать вопросы, не имевшие отношения к текущим урокам, или просто поговорить с Грамматиком. Очень скоро Иоанн уже знал почти всё про семью своего нового воспитанника, про отношения родителей, про то, что Михаил не любитель «излишней» образованности, а Фекла очень хочет, чтобы сын был ученым… Феофил и не замечал, как рассказывал Иоанну то одно, то другое, хотя по натуре был вовсе не болтлив. Настал день, когда Грамматик узнал и о филомилийском отшельнике.

– Отец часто вспоминал одно пророчество, а мама всегда сердилась и говорила, что ей так надоели эти разговоры… А теперь, выходит, пророчество сбывается!

– И что оно гласило? – спросил Иоанн.

– Один монах когда-то, много лет назад, предрек моим крестному и отцу, что они станут императорами. Один за другим, представляешь?

– Вот как! То есть пророчество уже наполовину сбылось.

– Да! – тут Феофил испуганно зажал рукой рот. – Ой! Ведь мама мне запретила рассказывать об этом… о том, что и моему отцу тот монах предрек царство…

– Не бойся, я никому не скажу. Даю слово!

Вечером Иоанн закрылся в своей «библиотечной» келье, где хранил книги, зажег светильники, открыл стоявший в углу шкаф, достал оттуда несколько рукописей, разложил их на большом столе и долго перелистывал, а потом еще дольше сидел в задумчивости, облокотившись на стол и подперев рукой подбородок. Наконец, он поднялся и пробормотал, складывая пергаменты обратно в шкаф и запирая его на ключ: