Батый - Алексей Карпов Страница 48

Но эта «глобализация» XIV века имела и оборотную сторону. Она обернётся катастрофой, более страшной для Европы, нежели даже нашествие Батыя. Речь идёт о пандемии чумы — печально знаменитой «чёрной смерти», которая всего за несколько лет вместе с торговыми и посольскими караванами и морскими судами распространится по всему миру — от Южного Китая до Дешт-и-Кипчак, низовий Волги и Причерноморья, а затем и до самых удалённых уголков Европы и Ближнего Востока. Около 1346 года из генуэзской Каффы в Крыму болезнь перекинется в портовые города Италии, затем во Францию и так, одну за другой, поразит все европейские страны. Последствия будут чудовищными: смерть не пощадит никого, выкашивая города и целые области. По некоторым оценкам, менее чем за десятилетие Европа потеряет половину или даже больше всего своего населения… Таково ещё одно отдалённое последствие монгольских завоеваний35. Конечно, к самому Батыю оно не имеет прямого отношения, а вот к истории основанной им Золотой Орды имеет, и даже очень.

Это громадное государство почти на два века переживёт своего создателя — срок очень большой для степной империи, включившей в себя территории с совершенно различными укладами жизни. Если говорить о самой основе существования Золотой Орды, о той скрепе, которая соединила разноязыкую, многоконфессиональную массу племён и народов, населявших её, то этой скрепой нужно признать прежде всего страх — глубокий, животный страх перед грозными завоевателями. Представители другого мира, другой цивилизации, монголы внушали ужас одним своим видом, своими обычаями, манерой ведения войны, несомненным превосходством на поле брани, а более всего — своей жестокостью. Цивилизации Дальнего Востока многим отличаются от западных. Сам образ жизни, принципы управления населением были здесь совершенно иными. По-другому смотрели на Востоке и на саму человеческую жизнь, оценивая её гораздо ниже, чем на Западе. Даже способы умерщвления людей были куда более разнообразными и изощрёнными, нежели те, к которым привыкли в странах Европы и Арабского мира, и монголы охотно демонстрировали своё умение лишать человека жизни самым чудовищным, самым противоестественным образом: то вспарывая своим жертвам животы, то взрезая грудную клетку и вырывая у ещё живого человека сердце, то отрезая голову, руки и ноги, расчленяя человека «по суставам», то забивая глотку землёй или камнями, то затаптывая лошадьми или затравливая собаками, выдавливая жир или желчь и вытягивая жилы, сдирая кожу, сваривая в котле с кипящей водой или сжигая на открытом огне, а то давя насмерть досками, на которых сами они могли устраивать пир (как это было, например, после битвы на Калке в 1223 году). Дело не в том, что монголы были по своей природе хуже или лучше тех народов, которые подверглись их завоеванию. (Ничуть не меньше жестокости проявляли, например, хорезмийские воины султана Джелал ад-Дина, долго и упорно воевавшие с монголами, — причём проявляли и в отношении попадавших к ним в плен монголов, и в отношении христианского населения Грузии и Армении, куда хорезмийцы вторглись, теснимые монголами.) Но они, монголы, были другими — настолько другими, что впервые встретившиеся с ними христианские и мусульманские интеллектуалы не находили ни примеров в древней и новой истории, ни аналогий, чтобы хоть с кем-то или чем-то сравнить их, — кроме разве что неясных пророчеств Апокалипсиса об ужасах последних дней мира. И очень скоро страх перед «злыми татарами» пронизал все слои общества. Страх этот проявлялся, можно сказать, на генетическом уровне спустя десятилетия и даже столетия после самого завоевания, парализуя всякую волю к сопротивлению, зачастую подавляя даже элементарное чувство самосохранения. «За умножение грехов наших смирил нас Господь Бог перед врагами нашими: да если явится где один татарин, то многие наши не смеют противиться ему; если же двое или трое, то многие русские, бросая жён и детей, обращаются в бегство» — так напишет русский книжник в начале XV столетия, спустя 170 лет после Батыева нашествия и спустя четверть века после Куликовской победы!36

Читать подобные строки горько. Но так было не только на Руси. То же чувство животного страха охватывало людей во всех странах, подвергшихся нашествию. Арабский историк Ибн ал-Асир, современник первого вторжения монголов в Иран и Закавказье в начале 1220-х годов, писал почти то же самое, что русский летописец: «Мне рассказывали о них (татарах) такие вещи, которым слушатель едва ли поверит… Так, говорили, что какой-нибудь всадник из татар, войдя в какое-нибудь селение или встав на дороге, по которой ходило много людей, убивал одного за другим из них, причём никто из них не смел тронуть его рукой. Мне рассказывали, что один из них схватил какого-то человека, но, не имея, чем его убить, сказал ему: “Клади свою голову на землю и не трогайся с места”; и тот положил [голову], а татарин пошёл за мечом и убил его. Другой передал мне следующий случай: “Я находился с семнадцатью мужчинами в пути; вдруг появился татарин-всадник и приказал нам связать друг друга. Мои спутники начали исполнять его приказание…”». Ибн ал-Асир не дожил до полномасштабного вторжения татар в земли Восточной Европы, но и то, что случилось в его время, казалось ему бедствием, равных которому история не знала: «Если бы кто сказал, что мир с того времени, как Бог сотворил Адама, и до сего дня не испытал такого несчастия, то он был бы прав, так как летописи не содержат ничего подобного или близкого к этому… Это нечто неслыханное!.. Со времени появления Пророка и до настоящего времени мусульмане не терпели таких притеснений и такого вреда, какие они терпят в настоящее время»37. А вот слова армянского хрониста Киракоса Гандзакеци, современника нашествия татар на страны Закавказья, который и сам побывал в татарском плену: «Бодрость покидала людей мужественных, опускались руки у искусных стрелков, люди прятали мечи, дабы неприятель, увидев их вооружёнными, не погубил бы без пощады. Голоса врагов снедали их, стук их колчанов нагонял ужас на всех. Каждый видел приближение своего последнего часа, и сердца их останавливались. Дети в ужасе перед мечами бросались к родителям, а родители вместе с ними падали от страха ещё до того, как враг приблизился к ним»38. О том же писал и Фома Сплитский, вспоминая о нашествии монголов, вслед за Венгрией, на Хорватию и Далмацию. Когда монголы показались в виду города Сплита (где служил тогда архидиаконом Фома), то жители города поначалу не поняли, кто это. Венгры же, бежавшие сюда из своей, уже разорённой страны, «при виде их знамён оцепенели, и их охватил такой страх, что все они бросились к церкви и с великим трепетом приняли святое причастие, не надеясь больше увидеть света этой жизни… Не дожидаясь даже своих детей, гонимые страхом смерти, они бежали в более безопасные места»39. И такое повторялось везде, где проходили татары.

Знаменитое полотно русского художника Василия Верещагина «Апофеоз войны» изображает страшную картину из истории среднеазиатского завоевателя Тимура — того самого, который вёл войны с ханами Золотой Орды и почти полностью уничтожил их государство в конце XIV столетия. Но башни из человеческих черепов и мёртвых тел — отнюдь не изобретение Тимура. Подобные сооружения насыпали и воины Батыя и других монгольских полководцев. «…Чтобы устрашить тех, кто обитал на другой стороне Дуная, они (татары. — А. К.) сложили на берегу реки многие кучи из несметного количества собранных тел, — писал, например, о разорении Венгрии Фома Сплитский. — …Некоторые из них, насадив на копья детей, как рыб на вертел, носили их по берегам реки». Об отрезанных головах, которые по приказу Бату сваливали в кучи где-то в Венгрии, сообщал и Бенедикт Поляк (среди этих голов, напомню, была и голова Генриха Благочестивого). Пирамиды из разрубленных на части тел, «сваленных друг на друга в кучу, подобно камням», описывал при взятии города Ани и других армянских крепостей Киракос Гандзакеци. Целые горы, состоявшие «из груды костей тех, кого умертвили татары», видели в Средней Азии армянский полководец Смбат Спарапет, итальянец Плано Карпини и многие другие из тех, кто направлялся в Монголию. С течением времени от этих гор оставались лишь «многочисленные головы и кости мёртвых людей, лежащие на земле подобно навозу», — эту картину путешественники наблюдали и на Руси, и в той же Средней Азии40.