В огне Восточного фронта. Воспоминания добровольца войск СС - Хендрик Фертен Страница 49

Однако очень скоро нам стало ясно, что численное преимущество на стороне Красной Армии. Русские подтянули свежие резервы, перегруппировались и заняли позиции среди деревенских домов и сараев, большинство из которых было уже охвачено пожаром. Впрочем, последнее обстоятельство делало советских солдат легкой мишенью для нашего огня. И мы, несмотря на их численное превосходство, стали продвигаться вперед, заставляя русских отходить от дома к дому.

Тем не менее, войдя в деревню, мы начали задыхаться от дыма и так же, как и русские, оказались освещены заревом пожара. Это привело к огромным потерям убитыми и ранеными среди бойцов нашей роты.

Но, так или иначе, к рассвету мы сумели оттеснить русских к берегам Одера. Остатки боевой группы Спекмана, не один день сражавшиеся в Пейскервице и крайне изнуренные за время этих боев, были спасены из окружения.

Теперь перед нами стояла задача отбросить русских на другую сторону реки. Это могло получиться только в том случае, если бы нам удалось взять штурмом их позиции на нашем берегу и удержаться на них до прибытия пополнений.

Половине наших отделений пришлось залечь между краем леса и берегом реки, дожидаясь нового приказа. Разрывы снарядов не давали нам поднять головы, и, лежа в глубоком снегу, мы вскоре снова почувствовали страшный холод.

Когда артобстрел стихал на несколько минут, мы отчетливо слышали крики и стоны раненых. Также до нас доносились крики русских:

— Вперед! Быстро! Быстро!

Красноармейские политработники, видимо, нервничали и заставляли бойцов двигаться быстрее пистолетными выстрелами в воздух, а возможно, и не только в воздух.

Наконец, командир нашей роты приказал нам начинать атаку. Отдав этот приказ, он первым продвинулся вперед на несколько шагов… Но ему пришлось вернуться, потому что ни один из нас не последовал за ним. Приказ услышали не все, а многие к тому же колебались в нерешительности. Мы знали, что нас ждет, когда мы поднимемся в атаку, и в довершение ко всему наши конечности были скованы морозом. Наши сердца бешено бились. Впрочем, подобное было нам не впервой. И когда оберштурмфюрер Цицман на пределе возможностей своих голосовых связок снова заорал «Вперед!», мы поднялись, как один, и с криком «Ура!» устремились в атаку. Мы старались продвигаться вперед настолько быстро, насколько это было возможно, перемещаясь по снегу, который был по колено. От русских нас отделяли считаные метры, и, не целясь, мы начали палить, как сумасшедшие.

Ближний бой получился коротким. Некоторые из наших бойцов без приказа вернулись на свои прежние позиции. Солдаты обеих сторон отползали за тела своих погибших товарищей и зарывались в снег. Оберштурмфюрер Цицман знал, что подобные действия не спасут нас от вражеского огня. Он отдал приказ окапываться. Нам пришлось под артиллерийским огнем долбить ледяную землю короткими саперными лопатками. При этом нам пришлось оставить своих убитых там, где они лежали. Те из раненых, кто мог доползти до наших позиций, делали это своими силами. Остальных с величайшим трудом вытаскивали с поля боя медики, чтобы потом сразу оказать им первую помощь.

Наше положение было крайне тяжелым. И мы были очень удивлены, что советские бойцы не предприняли контратаку. Она оказалась бы гибельной для нас. Но русские, слава Богу, не могли знать об этом.

Узнав, что штурмовые группы врага атаковали левый фланг, мы отступили к крайним домам деревни. В моем отделении, состоявшем из двенадцати бойцов, осталось всего шесть. Для оборонных позиций я выбрал небольшой фермерский дом с подвалом и сгоревшим сараем. В подвале хватало места, чтобы в нем могли одновременно спать двое бойцов, в то время как четверо остальных дежурили возле окон, стекла которых давно были выбиты. Однако в течение последующих дней нам практически не пришлось отоспаться, поскольку русские снова и снова штурмовали наши позиции. Они не давали нам ни малейшей передышки. В этих обстоятельствах нам оставалось лишь посылать связных в соседние группы, чтобы узнать об общей боевой ситуации и в очередной раз напомнить, что у нас практически не осталось боеприпасов и провианта.

На третью ночь нашего пребывания в фермерском доме к нам неожиданно прибыли долгожданные боеприпасы с провиантом. Все это привез к нам мой верный друг Георг Хас, казначей роты. Он приехал к нам на санях, запряженных изнуренной крестьянской лошадью. Найти нас Георгу удалось, ориентируясь на горящие дома и канонаду, доносившуюся с фронта. Впрочем, опасность путешествия не остановила его. Он был бывалым бойцом, который сам получил ранение в 1942 году, и с ним был товарищ, также прежде раненный на поле боя. И они, двигаясь по бездорожью заснеженных полей, приехали к нам!

Артподдержку нам пришлось ждать ничуть не меньше, чем боеприпасы. Но зато потом в направлении врага прямо над нашими головами полетели тяжелые 88-миллиметровые снаряды артиллерийской батареи Трудовой службы рейха, размещавшейся в непосредственной близости от наших позиций. Артиллеристы, среди которых почти все были очень молодыми рядовыми, знали свое дело и оказали нам значительную помощь. Мы наблюдали, как в небо взмывали огромные фонтаны земли и отлетали в стороны вырванные с корнем деревья. Каждый орудийный выстрел поражал свою цель. У мальчиков-артиллеристов было очень ограниченное количество боеприпасов, но они использовали его наилучшим образом. Неподалеку от наших позиций стоял высокий и узкий дом, в котором наводчик вражеской артиллерии чувствовал себя, как дома. Однако артиллеристам потребовалось совсем немного времени, чтобы вычислить его, и дом был уничтожен вместе с наводчиком.

Работа немецкой артиллерии вызывала у нас бурю эмоций. Однако судьбе было угодно, чтобы среди каждодневной рутины боев у нас возникли еще и эмоции несколько другого рода. И мне суждено было оказаться в очень смешном положении, хотя в этом и не было никакой моей вины.

Начну с того, что нам приходилось справлять свои естественные потребности на заднем дворе нашей временной «крепости», поскольку туалет, находившийся в ней, был уничтожен снарядами. Таким образом, подобное сооружение для нас заменяла находившаяся за домом канава, которая была скрыта от прямого огня противника. Но здесь надо сказать, что опытные бойцы, долго сражавшиеся на передовой, по свисту снаряда способны определить, что он летит в их направлении и что они оказались в зоне огня противника. Благодаря этому умению они могут успеть запрыгнуть в укрытие. Одна беда: когда, находясь на заднем дворе, я понял, что снаряд летит в меня, единственным доступным мне укрытием была та самая канава, превратившаяся в выгребную яму. Прыгнув туда, я спас себе жизнь, но на несколько дней приобрел аромат, который отнюдь не напоминал запах фиалок. К сожалению, на тот момент у меня не было запасной униформы. Мои товарищи сначала смеялись, но потом стали избегать меня, как зачумленного. И лишь некоторое время спустя, когда растаял снег, я смог сменить свою зимнюю униформу и возобновить нормальное общение с товарищами.

Однако вернусь к боям за Пейскервиц. Окружающий пейзаж изменялся каждые сутки: устилавший землю белый снег сначала стал серым, а потом почва превратилась в вязкое болото. С неба падал сырой снег. Все это делало невозможной доставку провианта, но мы утешали себя тем, что пустой желудок лучше, чем пулевое отверстие в нем. Чтобы избежать последнего, переползать от позиции к позиции нам приходилось по вязкой грязи. Но иного выбора у нас не было, поскольку русские вовсе не собирались давать нам передышки. Серый дым над пепелищем Пейскервица не пропускал лучи слабого зимнего солнца. А наши павшие товарищи так и оставались лежать там же, где они погибли. Мы были предельно изнурены, наши глаза были красными от бессонницы, но нам приходилось продолжать дежурить возле выбитых окон дома, ставшего нашей крепостью. Замерзая в холодном влажном воздухе, мы невольно начинали дремать. У нас не оставалось воли, чтобы запретить себе это. Молодые, еще не знавшие бритвы лица моих товарищей осунулись. Униформа больше не грела нас. А все вокруг было серым. И когда наступал вечер, никто из нас, глядя на горизонт, не мог различить, где кончается серая земля и начинается такое же серое небо. Впрочем, именно этот цвет и соответствовал нашему боевому духу в те дни.