Война в Фивах - Нагиб Махфуз Страница 49

Он ждал до вечера и направился к каюте принцессы. Гвардеец отдал честь и шагнул в сторону. Фараон вошел, лелея большие надежды. Он увидел, что принцесса сидит неподвижно и безмолвно, ее голубые глаза смотрят подавленно и с тоской. Такое настроение принцессы причиняло царю боль, и он подумал: «Фивы, невзирая на свои просторы, оказались слишком тесными для нее. Какие чувства принцесса может испытывать сейчас, когда она заточена в небольшой каюте?» Он неподвижно стоял перед ней, она села прямо и дерзко посмотрела на него.

— Как вы провели ночь? — тихим голосом спросил Яхмос.

Аменридис не ответила, опустила голову и уставилась в пол. Он с тоской смотрел на ее голову, плечи и грудь. Яхмос повторил свой вопрос, чувствуя в то же время, что надежда еще не угасла.

— Как вы провели ночь?

Казалось, принцесса будет упорствовать в своем молчании, но она резко подняла голову и сказала:

— Это была самая плохая ночь в моей жизни.

Царь не обратил внимания на ее тон и просил:

— Почему? Разве вам чего-то не хватает?

Она ответила тем же тоном:

— Мне всего не хватает.

— Как это так? Я распорядился, чтобы офицер, опекающий вас…

Принцесса раздраженно прервала его:

— Даже не трудись говорить о подобных вещах! Мне не хватает всего, что я люблю. Мне не хватает отца, моих людей и свободы. Однако у меня есть все, что я ненавижу: эта одежда, пища, каюта и гвардейцы.

Царя снова охватило разочарование, он чувствовал, как исчезают его надежды и все, чего он так страстно желал. Его лицо напряглось. Он спросил:

— Вы хотите, чтобы я избавил вас от плена и отправил к отцу?

Аменридис решительно покачала головой и резко ответила:

— Ни за что!

Он посмотрел на нее с удивлением и смятением, но принцесса продолжила тем же тоном:

— Чтобы потом не говорили, будто дочь Апофиса унизилась перед врагом своего великого отца или ей понадобилось утешение.

Надменность и гордость принцессы вызвали в нем гнев и отчаяние.

Царь сказал:

— Вы не стесняетесь демонстрировать свое высокомерие, ибо уверены в моем сочувствии.

— Ты лжешь!

Лицо царя побледнело, он сурово посмотрел на принцессу и сказал:

— Как вы черствы, вы совсем не ведаете, что такое горе и боль! Вы знаете, какое наказание полагается за оскорбление царя? Вам доводилось видеть, как женщину бьют плетью? Стоит мне только захотеть, и вы будете валяться в ногах моего нижайшего по положению воина и молить о прощении.

Царь долго смотрел на нее, пытаясь выяснить, какое впечатление произвела на нее эта угроза. Но принцесса лишь посмотрела на него жестким пристальным взглядом и резко ответила:

— Мы из тех людей, к чьим сердцам не знает дороги страх и чью гордость не могут растоптать те, кто хватает с неба звезды.

Почему бы ему не пристыдить принцессу и не втоптать ее гордость в грязь? Разве она не пленница, которую он может низвести до положения рабыни? Однако эта мысль пришлась ему не по душе. Царь рассчитывал на более любезный поворот в разговоре. Его охватило разочарование, гордость оказалась задетой, а гнев усилился. Не выдавая своих чувств, он воздержался от желания унизить Аменридис и сказал не менее властным тоном, чем принцесса:

— В мои намерения не входит подвергнуть вас мучениям, и этого не случится. Воистину было бы странно истязать столь прелестную рабыню, как вы.

— Нет! Я гордая принцесса!

— Вы были ею до того, как попали в мои руки и стали пленницей. Я охотнее заключу вас в мой гарем, нежели стану истязать. Все решит моя воля.

— Тебе следует знать, что ты имеешь право решать за себя и свой народ, но твоя рука не коснется меня, пока я жива.

Царь пожал плечами, будто серьезно не воспринимал ее слова.

Но Аменридис продолжила:

— По традиции, унаследованной от предков, мы не принимаем пищу, пока не умрем с честью, если оказываемся в унизительном положении и теряем надежду на спасение.

Царь с презрением сказал:

— Правда? Однако я видел, как доставленные ко мне судьи из Фив падали ниц и ползали передо мной, взглядами моля о пощаде.

Лицо принцессы побледнело, и она не промолвила ни слова.

Царь уже был не в состоянии слушать ее, он испытывал горечь разочарования и не мог больше оставаться в каюте. Собираясь уходить, он сказал:

— У вас нет необходимости воздерживаться от пищи.

Он ушел разгневанный и подавленный и решил отправить принцессу на другой корабль. Однако как только гнев угас, царь, оставшийся наедине с собой в каюте, передумал и не отдал приказ.

К царю в каюту явился Гур и сообщил:

— Мой повелитель, посланники от Апофиса просят разрешения явиться перед тобой.

— Что им угодно? — спросил удивленный Яхмос.

— Они говорят, что привезли твоему высочеству послание, — ответил гофмейстер.

— Пусть войдут немедленно! — велел царь.

Гофмейстер вышел из каюты, отправил офицера к посланникам, вернулся к своему повелителю и стал ждать. Вскоре явились посланники в сопровождении офицеров гвардии. Их было трое, впереди шел главный, двое несли ларец из слоновой кости. Судя по ниспадавшим одеждам, это были распорядители двора с белыми лицами и длинными бородами. Они подняли руки в приветствии, но не поклонились и остановились в явно вызывающей позе. Яхмос гордо ответил на их приветствие и спросил:

— Что вам угодно?

Главный из посланников ответил надменно с чужеземным акцентом:

— Командир…

Гур не дал ему договорить то, что он намеревался сказать, и заметил с присущим ему спокойствием:

— Посланник Апофиса, ты разговариваешь с фараоном Египта.

Главный посланник сказал:

— Война еще продолжается, и ее исход не ясен. Пока у нас есть солдаты и оружие в руках, Апофис остается фараоном Египта. Другого фараона нет.

Яхмос жестом дал Гуру знак молчать и обратился к посланникам:

— Говорите о том, ради чего вы пришли сюда.

Главный посланник сказал:

— Командир, в тот день, когда мы отступили из Фив, крестьяне похитили ее царское высочество принцессу Аменридис, дочь нашего повелителя Апофиса, фараона Египта, сына нашего бога Сета. Наш повелитель желает знать, жива ли его дочь или же крестьяне убили ее.

— Ваш хозяин помнит, как он поступил с нашими женщинами и детьми во время осады Фив? Он не забыл, как подставил их под стрелы сыновей и мужей? Стрелы разорвали их тела на куски, а ваши трусливые солдаты скрывались за ними.