Лев Троцкий. Большевик. 1917–1923 - Георгий Чернявский Страница 5

Однако на закулисных переговорах, ссылаясь на авторитет Ленина, на его категорические требования, используя силу собственного убеждения, Троцкий в конечном итоге добился своего. Не фиксируя этого в решениях, члены ЦК согласились на разрыв с ДС и на отказ от участия в Предпарламенте. После нескольких выступлений на ДС с требованиями, чтобы оно приступило «к созданию истинно революционной власти» [39], констатировав, что эти требования оцениваются подавляющим большинством участников как безответственные и по существу дела провокационные, Троцкий смог убедить многих влиятельных большевистских лидеров в правильности своего настоятельного требования бойкотировать Предпарламент. Но добиться этого ему было нелегко.

7 октября состоялось длительное и бурное заседание большевистской фракции ДС. За участие в Предпарламенте на начальном этапе его работы вновь высказались Каменев и перешедший к этому времени в большевистскую партию Рязанов. Они выражали мнение, что с Предпарламентом можно будет порвать только в том случае, если он отклонит какое-либо из большевистских предложений, популярное в массах. Иначе последние не поймут, мол, мотивов ухода из этого считавшегося весьма важным государственного органа. Троцкий и на этот раз решительно настаивал на немедленном разрыве. Незначительным большинством голосов его мнение в конце концов победило. Вслед за этим, в тот же день, Троцкий огласил на ДС написанную им декларацию большевистской фракции [40], в которой утверждалось, что в лице Предпарламента создается власть, в которой «явные и тайные корниловцы играют руководящую роль». Весь тон, все словесное оформление этого документа носило открыто конфронтационный и провокационный характер, означало прямой силовой вызов существовавшей власти: «Мы, фракция социал-демократов-большевиков, заявляем: с этим правительством народной измены и с этим Советом контрреволюционного попустительства мы не имеем ничего общего». «Петроград в опасности! Революция в опасности! Народ в опасности!» — все более нагнетала напряжение декларация. Выдвигались требования передачи всей власти Советам, всей земли народу, заключения «немедленного, честного и демократического мира», созыва Учредительного собрания. Вслед за оглашением этого документа большевики покинули ДС. Известный кадет И.В. Гессен вспоминал, что атмосфера на ДС была настолько тяжелой, что «если бы большевики во главе с Троцким, прочитавшим вызывающую декларацию, не ушли сами из заседания, вряд ли оно закончилось бы без рукопашной» [41]. Вслед уходящим во главе с Троцким большевикам неслись выкрики: «Мерзавцы!», «Идите в свои опломбированные немецкие вагоны!» и другие, не менее выразительные [42], отражающие отношение остающихся к уходящим.

В Петрограде обстановка достигла высшего накала. Позиция Ленина — Троцкого внутри большевистской фракции в конечном счете возобладала. Буквально за две-три недели Троцкий совершил головокружительный взлет в высшей большевистской иерархии, став вторым человеком в партии. Следует учитывать, однако, что Ленин находился вне Петрограда и не имел возможности лично навязывать свою волю окружающим. Троцкий в этих условиях, по существу, выполнял функции Ленина, стал главным выразителем его идей и взглядов и примерно на месяц превратился в фактического вождя большевистской партии.

Полностью соглашаясь с позицией Ленина о том, что большевики должны приступить к захвату государственной власти, Троцкий незначительно расходился с ним относительно формы, в которую наиболее целесообразно было бы облечь государственный переворот. Если Ленин требовал, чтобы большевики взяли власть от своего собственного имени, то Троцкий предлагал поступить несколько хитрее, дипломатичнее, формально представив дело таким образом, что речь идет не о партийном перевороте, а о реализации широко распространенного и популярного лозунга «Вся власть Советам!». Выступая инициатором такого поворота, Троцкий проявил себя весьма умным демагогом.

Дело в том, что еще на сентябрь ВЦИК назначил II Всероссийский съезд Советов, который затем был отложен на месяц, но так или иначе должен был состояться в ближайшее время. Полагая, что на этом съезде большевики смогут получить поддержку основной массы делегатов, Троцкий предлагал приурочить взятие власти именно к созыву этого съезда. Иначе говоря, он пытался обеспечить какое-то подобие легальности, точнее, псевдолегальности, ибо сами Советы и их съезд с юридической точки зрения государственной властью не обладали в связи с тем, что само «двоевластие» было понятием сугубо политическим, а не правовым. С формально-юридической точки зрения Советы являлись общественной организацией, а не государственным, тем более законодательным органом.

Подготовка восстания 25 октября проходила по существу дела публично, на глазах всего города. «Троцкий правильно заявлял при праздновании второй годовщины октябрьского переворота, что в истории не было другого случая, когда восстание было бы назначено на определенное число, – писал Милюков. — Определенное число было предуказано созывом второго всероссийского съезда советов. Всякий риск был устранен тем «невесомым» фактором, который Троцкий называет «советской легальностью». Другими словами, для советской среды существовало свое понятие «легальности», особое от правительственного. Постоянные фактические нарушения закона советами — даже и при старом большинстве, поддерживавшем коалицию, – не считались «нелегальными» [43].

Из предложения Троцкого приурочить захват власти большевиками ко II съезду Советов, который следовало поставить перед свершившимся фактом, вытекала и его позиция о том главном инструменте, который следовало использовать для практической реализации этой акции. Инструментом должен был стать Петроградский Совет, председателем которого он сам являлся. Тотчас же после разрыва с Демократическим совещанием Троцкий вместе со своими помощниками в Совете приступил к практическим действиям по подготовке государственного переворота. При Совете было начато формирование Военно-революционного комитета (ВРК). Формально его возглавил представитель другой партии — левый эсер Павел Евгеньевич Лазимир [44], что должно было продемонстрировать нежелание большевиков устанавливать однопартийную диктатуру.