Астрид Линдгрен. Этот день и есть жизнь - Йенс Андерсен Страница 5

«– О да, мужчины – дико неуемное, авантюрное и прекрасное племя! Почему мы, женщины, никогда не открываем новых частей света?!

– Вообще говоря, плохо быть всего-навсего женщиной» [2].

Что скажет мама?

То, что бунт Астрид Эриксон в 1924 году привлек такое внимание в Виммербю, отчасти объяснялось статусом ее родителей, отнюдь не рядовых крестьян. Арендатор приходских земель и церковный староста Самуэль Август Эриксон (1887–1969) был уважаемым фермером, прекрасно разбирался в животноводстве и земледелии. Он знал толк в людях и много лет занимал разные общественные посты, как и его прилежная умница-жена Ханна Эриксон (1879–1961). Она блестяще управлялась с большим хозяйством в Нэсе, где, кроме них с мужем, жили четверо детей и прислуга, помогавшая в поле и на хуторе. Кроме того, Ханна состояла в городском попечительском обществе, заботившемся о бедных, детях и болящих. Ее птичий двор был знаменит и в городе, и во всей округе: куры Ханны регулярно занимали первые места на рынках и выставках домашних животных. Глубоко набожная Ханна строго следила за нравственностью в собственном доме: все четверо детей посещали воскресную школу и – непременно – церковь.

Постригшись под героиню Виктора Маргерита, Астрид позвонила на хутор Нэс, надеясь поговорить с Самуэлем Августом, который наверняка отнесся бы к поступку дочери снисходительнее, чем мать, хотя вряд ли с бо́льшим пониманием. Отец выслушал и мрачно заметил, что Астрид стоит подождать с возвращением домой. Но та стояла на своем: в демонстрации и был смысл бунта. По той же причине спустя какое-то время она стала распространять свои бунтарские настроения в семье: на семейном празднике согласилась постричь юную родственницу. Об этом происшествии пожилая Линдгрен рассказывает в интервью «Голос Астрид» – а еще о том, как бабушка Ловиса дала обеим девушкам понять, что вообще-то ей нравится короткая стрижка Астрид.

Но прием, оказанный ей в родном доме, Астрид Линдгрен запомнила навсегда. Она вошла в кухню, села на стул. Наступила мертвая тишина. «Никто не произнес ни звука, они молча ходили вокруг меня». Как отреагировала тогда Ханна, что она сказала, неизвестно, но, без сомнения, позже, наедине с Астрид, мать выразила свое мнение недвусмысленно. Бунтарские сцены и безудержные самоманифестации были в семье Эриксон редки, и если вдруг кто-то из четырех детей забывался, их ругала или наказывала именно мать. Умение поддерживать дисциплину не относилось к числу педагогических талантов Самуэля Августа. Вот что рассказывала Астрид Линдгрен:

«Помню, как однажды восстала против матери. Я была совсем крохой, лет трех-четырех, и вот в один прекрасный день сочла, что мама глупая, и решила уйти из дома – в уборную. Вряд ли я там долго просидела, но, вернувшись в дом, обнаружила, что брату и сестрам раздали леденцы. Мне это показалось такой несправедливостью, что в ярости я пнула маму. Меня отвели в столовую и хорошенько наподдали».

Виммербю, август 1909 г. Самуэль Август, Ханна и двое старших детей, Астрид и Гуннар, в гостях у родственников. Как и на многих других более поздних фотографиях, Астрид Линдгрен обнимает отец. (Фотография: Частный архив / Saltkråkan)

Таким было детство Астрид, Гуннара, Стины и Ингегерд в Нэсе. Никто из них не сомневался в материнской любви, но если Самуэль Август не скупился на объятия, то Ханна была очень сдержанной. Так что именно перед Ханной приходилось держать ответ юным Эриксонам, когда длинными летними вечерами, танцуя в парке под гармонику среди флуоресцирующих берез или мечтая на лавочке у водонапорной башни, они забывали о времени. Со всех ног бежали они домой по Прэстгордсалле и, осторожно отворяя дверь, больше всего беспокоились о том, что скажет мама.

«Нас воспитывала она – не помню, чтобы Самуэль Август когда-нибудь вмешивался» – так в 1970-е годы писала Астрид Линдгрен в чудесном, полном нежности эссе о родителях «Самуэль Август из Севедсторпа и Ханна из Хульта». В эссе рассказывается и о богатой душевной жизни матери, о том, что Ханна, как и Самуэль Август, владела даром слова и этот дар передался всем их детям. В интервью «Афтонбладет» 4 июня 1967 года Астрид Линдгрен призналась:

«Когда было время, мама сочиняла стихи. Она записывала их в поэтическую тетрадь. Из них двоих мама была самой умной, и она была сильнее отца. Отец очень, очень любил детей».

И Самуэль Август, и Ханна предъявляли требования, не подлежавшие обсуждению: дети должны помогать по хозяйству, на дворе и в поле. Круглый год, часто перед уходом в школу в Виммербю и даже в самый день конфирмации, дети прекрасно успевали собрать свеклу, помыться и переодеться. Параллель с этим неустанным сотрудничеством детей и взрослых и с основной педагогической мыслью о том, что труд облагораживает, мы находим в книге «Черстин и я» о близнецах Черстин и Барбру. Читатель знакомится с родителями девочек, чьи отношения во многом напоминают взаимную привязанность и солидарность, царившие в отношениях Ханны и Самуэля Августа. Прилежная, всюду поспевающая умница-мать из книги, вышедшей осенью 1945 года одновременно с первой книгой о Пеппи Длинныйчулок, – этакий семейный полководец, обладающий деловой хваткой и зорким глазом. Отец, напротив, непрактичный мечтатель, чья сила – в обожании жены и детей. Сам он так говорит о своем отношении к дочкам-близняшкам: «Я из тех несчастных родителей, что бьют своих детей исключительно для самозащиты».

В начале книги этот мягкий человек в окружении трех сильных женщин как раз вышел в отставку в чине майора и уговорил жену и детей покончить с жизнью в большом городе и обосноваться в родовой усадьбе Лильхамра. Усадьба много лет простояла без хозяина и теперь нуждается в заботливых руках… мягко говоря. Затея оборачивается каторжным трудом для всех членов семьи; снова и снова мать вынуждена напоминать своим «пацанкам», что труд не только объединяет людей, но и закаляет характер. Квинтэссенция этой практичной философии – два тезиса, заученные Астрид еще в детстве, в Нэсе, в 1910–1920-е годы: «Откажись от малого, чтобы достичь большего» и «Лишь тот, кто умеет работать и любить работу, способен стать счастливым».

Представление о необходимости терпеть лишения и работать до изнеможения Астрид Эриксон пронесла через всю взрослую жизнь. Ее дочь Карин Нюман рассказывает, что в 1930-е и во время войны мать ухитрялась извлечь максимум из скромных доходов семьи, в частности, потому, что работала «за двоих». В том же темпе Линдгрен продолжала трудиться многие годы после войны, да и большую часть жизни, на свой особый лад, без надрыва:

«Мама умела работать неутомимо, без напряжения и лишней суеты, и легко переключалась: отвечала на письма, работала и занималась домашними делами – стелила постель, убирала со стола после завтрака, мыла посуду после ужина. Все это автоматически, как чистка зубов, все быстро и эффективно».