На трудных дорогах войны. В борьбе за Севастополь и Кавказ - Константин Деревянко Страница 5

Почему же здесь, в Крыму, такая проблема, граничащая с катастрофой? За пять сентябрьских дней боев – кровопролитных боев, но малыми силами – сдан такой удобный и выгодный рубеж, как Перекопский (когда-то называвшийся Турецкий) вал – длиной всего 9 километров, упирающийся концами в море – надежный рубеж для удержания длительное время. А сейчас, в октябре, – уже рушатся и ишуньские позиции у Пятиозерья, в 30 километрах южнее Перекопского вала, на выходе с Перекопского перешейка на степные просторы Крыма. И мне пришло на память сказанное еще в Одессе начальником штаба Приморской армии полковником Крыловым (в будущем Маршал Советского Союза), когда мы узнали о потере Перекопского вала: иметь два с половиной месяца спокойного времени для оборудования такого короткого рубежа и позволить врагу пробить его так быстро; не верю я, что там правильно решены вопросы инженерной обороны, да и оперативного построения войск; не простит Ставка неоправданную потерю такого рубежа, который можно и должно было удержать. Да, эта потеря выглядит еще более непростительной на фоне только что блестяще проведенной армией и флотом защиты Одессы, на таких же равнинных просторах, да на рубежах во много крат длиннее. К тому же крымские войска – сперва под командованием генерал-лейтенанта П.И. Батова (9-й стрелковый корпус), а затем под командованием генерал-полковника Ф.И. Кузнецова (51-я армия) – не были атакованы на Перекопском валу внезапно, а только 12 сентября, а штурм начался 24 сентября. Да и перед ишуньскими боями была пауза с сентября по 18 октября. Было время – подготовиться.

А сейчас, после прорыва наших ишуньских позиций противником, становится очевидным, что с Крымом придется прощаться. А это угроза основным аэродромам морской авиации, Севастополю и корабельному флоту, ему идет угроза с суши и воздуха.

Догадываясь, что моя будущая служба будет связана с его судьбой, я на второй день своего отпуска не выдержал и зачастил в оперативный отдел штаба флота. Там мои старые сослуживцы и однокашники О.С. Жуковский, Н.В. Тишкин, В.С. Лисютин, И.М. Нестеров снабжали меня сухопутной информацией, от которой горько становилось на душе.

Особенно подробно посвящал меня в дела на Южном фронте оператор капитан 3-го ранга В.А. Ерещенко, мой сослуживец по эсминцу «Дзержинский» (я был артиллеристом, а он – штурманом). Уже тогда у него проявились наклонности к штабной работе – начитан, трудолюбив, скрупулезен. Последнее имеет неоценимое значение в штурманской и оперативной службе. Командир эсминца капитан 2-го ранга Н.М. Харламов (в будущем адмирал, командующий флотом) высоко ценил его за старания и аккуратность – в походе когда бы ни глянул на карту, всегда было обозначено на текущее время точное место корабля: или инструментально определенное по береговым знакам, либо по небесным светилам, либо по радиопеленгам; или по счислению пути, когда корабль совершал плавание вдали от берегов и в ненастную погоду. Наша кают-компания была дружна, но наша с ним дружба особенно была крепка. Этому способствовала мудрая линия поведения и высокая принципиальность нашего командира – Николая Михайловича Харламова, ценившего усердие в службе подчиненных, умевшего сочетать служебную строгость с уважительностью и доброжелательностью к людям, а это сплачивало нас в единую корабельную семью.

Виктор Алексеевич Ерещенко вел большую оперативную работу в штабе флота. Вел со знанием дела, творчески реализуя идеи и решения командования в директивы и приказы соединениям флота. У него на многие военные события имелось собственное твердое мнение. Он, в частности, поведал мне то, что позднее подтвердили другие операторы и их начальник, а потом я услышал от комфлота, наштафлота, от знатока сухопутного дела и обстановки на Перекопе начальника Береговой обороны Главной базы флота генерал-майора П.А. Моргунова. Все они, а также и член Военсовета флота дивизионный комиссар Н.М. Кулаков, человек высокой объективности, сходились на одном: Перекопский вал, несмотря на величайший героизм бойцов, командиров и политработников дивизий 51-й армии и прежде всего 156-й дивизии генерала П.В. Черняева, был потерян по субъективным причинам: по недосмотру и в результате просчетов и ошибок в руководстве обороной Крыма со стороны генералов Ф.И. Кузнецова и П.И. Батова.

Объективно сама природа (географическое очертание Крымского полуострова), дала в руки организаторов обороны неоценимый дар: узкое горлышко – Перекопский перешеек (которым Крым соединяется на севере с материком), это игольное ушко, через которое надо уметь проникнуть с суши на полуостров, берега которого удалены от вражеских портов более чем на 300 километров. И была благоприятная для нас оперативная обстановка на море: слабый боевой и транспортный флот противника и наш сильный Черноморский флот, способный отразить вражеский морской десант. А против воздушного десанта имелись сильная армейская и флотская истребительная авиация и наземные формирования армии и флота, ополчение, не требовавшиеся на Перекопе.

В организации, подготовке и ведении обороны Крыма были нарушены важнейшие требования военного искусства, допущены просчеты и ошибки: в определении направления главного удара противника по Крыму; в инженерном оборудовании позиций главного, тылового и промежуточных рубежей на Перекопском перешейке, на всю его глубину до Итттуни, как основы жесткой обороны Крыма; в соблюдении оперативных норм плотности войск в обороне на главном направлении, каким обозначился Перекоп в конце августа, когда немцы форсировали Днепр в его низовье.

Однако винить только генералов Ф.И. Кузнецова и П.И. Батова, хотя их ответственность за крымские неудачи слишком очевидна, было бы упрощением. Были и обстоятельства, влиявшие на их поступки.

Каждый из нас, как бы ни был убежден в правоте своих намерений и действий, все же прислушивается к голосу и мнению других и тем более свыше, даже если оно не согласуется с твоим. Иной даже не всегда твердо стоит на своем, в которое уверовал и обосновал, хотя ему на месте обстановка и условия борьбы виднее, не отстаивает свой замысел в полном объеме, а начинает его корректировать, опасаясь разойтись во мнениях со старшим начальником. А случалось и такое, когда мнение со стороны, даже не обоснованное научно и не соответствующее обстановке, принималось как единственно правильное. Так получилось и у командования крымскими войсками.

Заместитель командующего войсками Одесского военного округа генерал-лейтенант Н.Е. Чибисов и я, возвращаясь с заседания Военсовета ЧФ из Севастополя вечером 22 июня 1941 года, заехали в Симферополе в штаб 9-го стрелкового корпуса и стали свидетелями телефонного разговора по ВЧ наркома обороны с комкором П.И. Батовым. Последнему давались указания быть готовым к отражению воздушных и морских десантов в Крым [17]. Комкор Батов принял эти указания к исполнению. Но в июне Крыму ничто не угрожало с суши, ибо в тот первый день войны все – снизу до верху – лелеяли мечту, что вторгшийся враг будет Красной Армией в ближайшие дни отброшен и бои пойдут на его территории. А вот с моря и воздуха, правда с большой натяжкой, можно было ожидать атаки, с учетом авантюризма и наглости врага. Хотя Крым в пятистах километрах от фронта и в трехстах километрах от румынских портов – далековато самолетам с пехотой без истребительного прикрытия, да и кораблям путь немал, к тому же наши истребители, корабли, батареи находились в готовности.