Миллион Первый - Алла Дудаева Страница 5

Гобацу Локаев «Кавказская Конфедерация» ЧРИ

В первое время людей выводили из вагонов в чистое поле оправляться на глазах у измывающейся солдатни. Некоторые, не выдержав стыда, шли на цепь и падали под очередями автоматов. Позже в вагоне отгородили занавеской угол. Но все равно, только те, кто хорошо знает чеченцев, поймут, чего им это стоило. Это было позором более страшным, чем смерть. Многие не ели и не пили, решив умереть, но не идти в этот скотский угол. В одном из вагонов повесилась на собственной косе юная красавица, предпочитая такой конец унижению.

В архивах памяти каждой чеченской семьи десятки подобных человеческих трагедий.

Поезд медленно двигался от полустанка к полустанку. На больших станциях не останавливались, загоняли вагоны в тупик, подальше от любопытных глаз. Матери поднимали детей, и из высоко расположенных маленьких зарешеченных окошек высовывались детские руки, прося хлеба, воды.

Трупы не успевали выносить.

Поезд смерти качало и трясло, стучали колеса, содрогались вагоны, дул сквозь щели леденящий ветер с песком и снегом. В Казахстане начали кое-где выгружать людей. Никто не знал, где их выселяют.

Казахи боялись приезжих. Местное население предупредили: никаких контактов с приезжими, у которых общего с людьми — только внешний облик. Так было до тех пор, пока дети, любопытные, как все дети на свете, не поведали ошарашенным родителям: «Эти звери делают то же самое, что и вы!» Стоя на коленях на белом снегу, они молились Всевышнему.

Селиться приходилось в сараях, рыли землянки. Лаби с семьей повезло. Их высадили в чистом поле, но через несколько километров они набрели на заброшенный кирпичный завод. Там, в одном из углов, и устроились. Было холодно и голодно. Выручали подростки, подкармливающие стариков и женщин с детьми, выходя «на промысел». Угоняли овец, отбившихся от стада, и делили на всех. Кое-как дожили до весны. А потом приехал отец со старшей дочерью Базу. Они обошли пол-Казахстана в поисках Лаби с детьми.

Снова были все вместе, казалось, на какой-то миг к детям вернулось детство. Отец снял полдома у одного из казахов и, договорившись с председателем, вспахал трактором большое поле в степи. Посадил на нем кукурузу, картошку, тыкву и овощи, в то время никто не верил, что что-нибудь уродится в этой голой степи. Потом всю зиму по четвергам дети разносили людям долю, которой каждый мусульманин обязан поделиться с ближним. Старшие дети, бывало, ленились идти в стужу с ведром овощей, а Джохар всегда с радостью вызывался, потому что знал, как его ждут.

Отец был идеалом настоящего мужчины — труженика и воина. Одну из угловых комнат Муса отделил от остальных, подвел снизу и сверху трубы для вентиляции, превратив ее в хранилище того самого урожая, который спас потом не их одних в ту суровую пору. Зимой отец устроился на хлебозавод, и когда он шел домой с рюкзаком, полным горячего хлеба, чужие ребятишки встречали его уже на окраине села. Они ждали его, сбившись в стайку, как ждут спасения голодные пичужки зимой, а взрослые стеснялись и, завидя его, отворачивались. Но отец никого не обделял. Когда кому-то приходилось особенно туго, он узнавал об этом каким-то шестым чувством и посылал детей с едой. Никто не умер в их селе в тот голодный год.

Джохар часто перебирал газыри и рассматривал старинный кинжал, сделанный из сабли, настоящей гурды. Клеймо уникального мастера — 26 насечек, расположенных дугами, по 13 в каждой, с двумя маленькими коронами меж них — мы увидели случайно в одном из номеров журнала «Вокруг света». С этой саблей не расставался отец Джохара. Ею, незадолго до своей кончины, он едва не пригвоздил к двери старого кровного врага, когда тот, воспользовавшись отсутствием домашних, просунулся наполовину в дверной проем и стал, наслаждаясь безнаказанностью, издеваться над бессилием грозного когда-то врага, уже полгода прикованного к постели тяжелой болезнью. Сабля пронзила дверь насквозь и сломалась, но кинжал из нее получился отменный, с тяжелой чеканной рукоятью, залитой серебром, и раздвоенный на конце.

Джохар потерял отца, когда ему было всего шесть лет. Каждый день приходил он к одинокому песчаному холмику в казахской степи, ставшему последним пристанищем тому, кого он любил больше всех на свете. Он старательно выравнивал его края своими детскими руками и говорил, говорил с отцом, с ним единственным деля свои беды. Но поднимался ветер, и песок вновь осыпался, прямо на его глазах. Иногда он находил могилу уже выровненной и понимал, что здесь побывала мать. Они таили свое горе друг от друга, плакать вместе было еще тяжелее. А потом сизые сумерки вечеров и рассветов — все смешалось в безысходности отчаяния: синий снег, закаменевший от мороза, жесткий колючий ветер и маленькая фигурка, бредущая с тяжелым ранцем на спине на противоположный конец города — в школу.

В первый класс Джохар записался сам. Его старшие братья и сестры часто пропускали занятия, некоторые так и не закончили среднюю школу, а он своей твердой решимостью отлично учиться всех удивлял. Рано познав настоящее горе, Джохар всю жизнь помогал тем, кто оказался в несчастье. После смерти отца все в семье пошло наперекосяк, мальчики носились по городу, поздно приходили домой, не слушались мать. Деньги скоро закончились, зарабатывать их никто не умел.

Лаби, родившая семерых детей, как большинство чеченских женщин, знала только работу по дому. Но семью надо кормить, и она бралась за любое дело. Ей предложили копать землю, Лаби была рада и этому. Руки покрылись мозолями, потрескались, а она (и откуда только брались силы!), обвязав их тряпками, все рыла и рыла эту закаменевшую почву, так не похожую на благодатную плодородную землю Кавказа… Кавказ Лаби видела только во сне, а наяву ее прозвали Мать-земля, так почернела она под палящим казахстанским солнцем. Лицо покрылось ранними морщинами, горе сквозило в каждой черте, и иногда, когда она считала скудные гроши, заработанные тяжким трудом, по ее коричневой щеке скатывались одна за другой крупные слезы.

Перебирая четки, Лаби повторяла имена родных, заживо сожженных в ходе депортации в феврале 1944 года в высокогорном селении Хайбах. Был уничтожен почти весь ее род, там погибли 700 человек. В Казахстане к ним однажды пришел человек, который в тот черный день случайно оказался в горах и поэтому не был сожжен в огромном сарае вместе с остальными, но издалека все видел. Он принес сережки бабушки Джохара, найденные им в остывшей золе. Он рассказал, как долго искал свою сестру в Казахстане, пока не нашел ее в землянке в далеком степном селении. Она лежала, обняв прижавшихся к ней детей. Так вместе они и замерзли. Их похоронили в одной могиле.

В целом за годы высылки погибли 310 000 человек (по архивным данным, более 60 % выселенных, не говоря о смертности среди рожденных в выселении). Тех, кого вывезти не удалось, уничтожали на месте. В течение только одного дня были убиты до 12 000 человек. В селении Шарой зимой в горный поток с обрыва сбрасывали толпы людей, не жалея даже женщин с грудными детьми, с трудом бредущих по горным тропам. И делали это только потому, что машины не могли туда подняться.

Одна за другой были распроданы те немногие ценные вещи, что привезли они из дому. Сердце Джохара сжалось, когда уносили медный кувшин, последнюю память о доме. Радовала его только школа, учеба давалась легко. Молодая учительница старалась изо всех сил, но у нее был грудной ребенок, которого нужно было кормить, отлучаясь с уроков, и тогда в классе поднимался невообразимый шум. Был поставлен вопрос о ее увольнении. Узнав об этом, она заплакала. И тогда маленький Джохар вышел из-за парты и отправился в кабинет директора. Он пообещал, что шума больше не будет, и храбро взял всю ответственность на себя. Увольнение отложили, а Джохару пришлось заменять учительницу во время ее отлучек. Джохара выбрали старостой класса. Каждый день, готовясь к урокам, он планировал, чем занять ребят. Но однажды, вернувшись из школы, Джохар узнал новость: всех высланных с Кавказа перевозят в город Чимкент. Грустный, он пришел в последний раз в класс — проститься. Учительница догнала его в коридоре: «Женя, — так ласково русская учительница называла Джохара, — кто же теперь будет мне помогать? Уезжает мой маленький помощник. Прощай, Женя». Нагнулась и поцеловала его.